Татьяна Чебатуркина - Победи себя

Неразборчивость матери, какая-то патологическая безвольность в вопросах секса, жадность тела к животному слиянию с телом самца – она даже не пыталась что-то приукрасить, выдумать сказку о поразившем ее любовном дурмане, – все это заставляло Ирину сторониться близости с матерью, переполняло презрением и глубокой обидой из-за прочного негласного прозвища матери в селе – «гулящая».

Здесь, в селе была только неполная средняя школа. Ирина уже давно перебралась бы к бабушке, но мать была категорически против. И теперь только летние месяцы были для Ирины счастливым избавлением от вечных нападок матери, от присутствия подвыпивших, постоянно меняющихся хахалей, когда мать надолго ссорилась с Григорием, и которые, не стесняясь, Ирины, затаскивали мать в узенькую спальную комнату и требовали от нее любви. И мать упивалась этими иллюзиями божественного чувства, делала аборты, потому что женатые мужики не собирались уходить от своих жен.

Она плакала по ночам, пока снова не мирилась с Григорием после настойчивых звонков и долгожданных свиданий. Эта подстегивающая ее тревога, что жизнь так коротка, или предчувствие скорого ухода, заслоняли все: и беспризорность единственной дочери, на которую просто не оставалось времени и сил, и обиды родной матери, жалеющей свою распутную дочь, и бездумно улетающие годы, которые она отдавала жадным до ее тела мужикам без особых чувств, иногда просто по привычке.

Ирина мечтала стать библиотекарем. Плотно заставленные книгами стеллажи в сельской библиотеке манили своей неисчерпаемостью будущих впечатлений, новых открытий, обещанием безраздельного полета на крыльях мечты.

И от грязи отношений матери с мужчинами Ирине хотелось закрыться, занавеситься теми прекрасными романами, которые дарили ей надежду, что все в ее жизни будет иначе.

Роман матери с женатым шофером Григорием оказался продолжительным, почти на три года, хотя у него были уже достаточно взрослые дети: старший сын с семьей жил в Забайкалье, а младший учился в сельскохозяйственном институте. Жена поначалу устраивала сцены ревности, а потом со временем смирилась, глубоко ненавидя Иринину мать. Григорий клялся Галине в любви, говорил, что у них с женой давно разные кровати. И они, действительно, упивались близостью друг с другом почти каждую неделю, когда не было ночных дежурств у матери, забывая о спящей на раскладушке в кухне юной девушке.

И, закрываясь с головой одеялом, чтобы только не слышать громких охов и вздохов распаленных любовников, которые иногда даже не удосуживались прикрыть плотно дверь, Ирина мечтала о том последнем дне в этом доме, когда она получит, наконец, аттестат об окончании школы, попрощается с бабушкой, которая собирала все свои пенсии почти год на учебу Ирине в библиотечном институте, и уедет к бездетной тете Ульяне, материной сестре, в Самару.

Мать вкусно готовила, и иногда Ирине казалось, что в одно из воскресений мать вдруг скажет ей: «Прости меня, доченька, ради Бога! Никто мне не нужен больше, кроме тебя. Поставила я большой крест на всех мужиках. И мы теперь будем жить с тобой в мире и согласии. Давай пить чай с нашими любимыми пирогами». Но все мечты Ирины обрывались, когда подъезжал среди бела дня на своей машине Григорий, усаживался за стол с пирогами в зале и напоминал: « Я только на часок вырвался, вроде бы на рынок. Не поторопимся – жинка примчится из дома, опять настроение испортит». И мать угодливо распиналась перед дочерью:

– Сходила бы ты, Иринка, до подружек, по улице погуляла. Смотри, какая погода чудесная!

И Ирина уходила за село по течению реки, опять мысленно подгоняя время, чтобы поскорее уехать, и, наслаждаясь осенней неторопливостью листопада, повторяла вслух строчки стихотворения Бориса Окуджавы: «Нет, осень не печальнее весны, и грусть ее – лишь выдумка поэтов».

Ирину затрясло, когда она со страшной находкой в руках заскочила на кухню. Закрыла наружную дверь на крючок, присела у стола, осторожно развернула грязное полотно.

«Его же нужно чем-то почистить, маслом растительным, что ли? А вдруг патроны уже в труху превратились? И, вообще, тебе что, надоело на свободе жить? В тюрьму захотелось лет на десять? Правильно на Востоке говорят: „Худшие враги человека не пожелали бы ему тех бед, которые могут принести ему собственные мысли“. И почему она в тот неожиданный момент, когда увидела старый ствол, сразу вспомнила Сергея? Ведь за два прошедших после того с ней случая она старательно прогоняла все воспоминания о прикосновениях, поцелуях, той испепеляющей нежности его губ, которая буквально сожгла ей кожу на груди, руках, животе и ниже. Как он тогда старался разжечь у нее желание отдаться ему, торопясь и не понимая, что еще немножко, и она бы сдалась, и сама бы начала требовать от него еще большей близости. Вернее, не она, а ее уже созревшее тело Да, тогда был акт насилия. И Сергея точно бы посадили, если бы родная мамочка Галя не позарилась на эти проклятые пятьдесят тысяч рублей. Вот какой оказалась цена судьбы дочери».