Игорь Поляков - Страна теней

Это был необходимый этап – выскабливание полости матки, и Семен всегда старательно его выполнял. И всегда, когда слышал (и чувствовал рукой) хрустящий звук из матки (звук пустых стенок матки), удовлетворенно кивал головой анестезиологу – всё, я закончил, закругляемся.

Семен отвлекся и не увидел тот момент, когда девушка поплыла. Она по-прежнему держалась за зеркало, но глаза закатились, ноги стали подгибаться, и, когда она оказалась на полу рядом с гинекологическим креслом, он уже ничего не мог сделать. Колпак с головы Лены свалился, и белокурые волосы рассыпались по полу. Халатик задрался, открывая взору докторов тоненькие белые бедра и розовые трусики.

– Катя, твоя девочка упала, – крикнул Семен Михайлович, но анестезиолог уже спешил на помощь.

– Ой, какие у девочки Лены трусики, – хохотнул Дима, отдергивая халат на девушке и поднимая её с пола.

– Катя, помоги Дмитрию Сергеевичу, – сказал Семен медсестре, заканчивая операцию в одиночестве. Встал со стула, сдергивая окровавленные перчатки с рук, и отошел к окну.

– Может, не будем экспериментировать, сама встанешь на следующий субстрат, – сказал он Кате, которая протирала виски приходящей в сознание девушки нашатырным спиртом.

Она кивнула, и Семен Михайлович Угарин удовлетворенно стал смотреть в окно.

Оставшиеся четыре субстрата абортировали быстро, чему он был только рад. Работа на этом конвейере уже настолько достала, что он с нетерпением ждал окончания каждого рабочего дня, и, главное, окончания этого месяца, когда в абортарии его сменит другой доктор.

Наверное, судьба у меня такая . Мысленно озвучив объяснение своей жизни, Семен посмотрел на окна своей квартиры. Темные безжизненные прямоугольники на четвертом этаже. Еще совсем недавно его встречали, выглядывая в окно. Всего лишь полгода назад.

Он поднялся по лестнице, открыл дверь и вошел в прихожую. Снял обувь и понес кулек с продуктами на кухню. Первым делом поставил кастрюлю с водой на газ, затем нажал на кнопку электрического чайника. Открыл холодильник. Загрузил его – масло, сыр, сметана на среднюю полку, мясные полуфабрикаты и бутылку водки (они с отцом любили, чтобы водочка была холодная) – в морозильник.

Сварил пельмени, разложил вилки, поставил рюмки, и, выставив успевшую охладиться бутылку водки на стол, Семен крикнул:

– Отец, ужин готов, – и, прислушавшись к тишине в комнате, добавил, – иди сюда, я уже разливаю.

Свернув крышку с бутылки, он щедро плеснул жидкость по рюмкам.

И залпом выпил.

– Опять без меня пьешь, – услышал он голос за спиной, и, повернувшись к отцу, пожал плечами.

– Я тебя звал, а ты идешь, как обычно, очень долго.

Отцу было семьдесят пять лет, он с трудом передвигался по комнате, плохо видел, но еще вполне ничего – бодрый жизнерадостный старикан.

Семен снова налил себе, и они выпили вместе, что уже стало для них неким привычным ритуалом. Затем сели за стол.

– Что-то ты сегодня грустный, – сказал отец.

Семен прожевал пельмень, снова разлил, и только после этого задумчиво сказал:

– Ыша жалко.

– Дочитал «Темную Башню» Стивена Кинга, – понимающе кивнул отец и, помолчав, продолжил, – а людей тебе не жалко. Джейка, например?

– Джейк умер, зная, что есть и другие миры. Это значительно легче, принять смерть в одном мире, зная, что откроешь глаза в другом.

– Тут ты не прав, – покачал головой отец, – умирать всегда и везде трудно, даже если считаешь себя праведником, и уверен, что попадешь в рай. Любой шаг в неизвестность страшен своей непредсказуемостью. Совсем не обязательно, что шагнешь во врата рая.

– Это все слова, о том, что мы не знаем, – сказал Семен и поднял рюмку.

Выпили молча.

Доели пельмени.

Закурили: отец – трубку, Семен – сигарету.

Выдохнув дым, Семен потер переносицу, и, глядя на рюмку, задумчиво сказал:

–Знаешь, отец, я иногда себя чувствую говном. Знаешь, такое старое, засохшее, вонючее говно, размазанное по жопе Сатаны.

– Эк, тебя занесло, – ухмыльнулся отец, – чтобы стать говном на заднице потусторонних сил, надо потрудиться. Впрочем, чтобы стать дерьмом на жопе Бога, опять-таки тоже необходимо приложить некоторые усилия, – философски глядя в пространство, закончил отец.

– А что, мало, что ли я загубил не рожденных душ? Руки по локоть в крови, – Семен приподнял руки, словно разглядывал стекающую по ним яркую кровь, – каждый день, за исключением двух выходных в неделю, в течение двух месяцев, стою у этого гребаного конвейера. Пять загубленных жизней в день, двадцать пять – в неделю, сто – в месяц, двести в год, две тысячи за последние десять лет. Профессиональные убийцы со списком своих жертв, просто дети по сравнению со мной.