Геннадий Мурзин - Любовь больная. Современный роман в двух книгах

Подобный поворот событий тебе оказался на руку, так как облегчал путь к цели, давал шанс достичь желаемого «малой кровью». И рыбку, так сказать, съесть, и…

Все бы ничего, но моя слепая, а посему больная любовь тебя стала тяготить. И об этом ты дала знать сразу, как только убедилась, что я действительно влип по уши. Ты одним махом попыталась остудить мои разгоряченные мозги, выплеснув на голову ушат ледяной воды, чтобы охладить и избавить от бредовых идей.

Ты растоптала в одночасье мою любовь, отвергла жестоко и властно, не оставив и капли надежды. Отвергла без объяснения причин, без попытки хотя бы сгладить эффект, уменьшить силу удара. Ну, что, право, за церемонии, ведь так?!

Палачи, отсекающие головы своим жертвам, наверное, менее жестокосердны.

Хотя… Чего было ждать? Ты мне предложила одни правила игры, я же выбрал иные. Для меня это и не игра. Я прыгнул в омут любви, окунулся с головой. Омут оказался столь глубок, содержимое его столь густое и вязкое, что выплыть не смог, не по силам оказалось. Даже с твоей активной помощью. Был человек – и нету! Вправе ли я тебя тут осуждать?

Всё терпел. Сносил любые твои выходки. Пробовал быть тебе не в тягость, стараясь реже видеться с тобой, пробуя забыться в постельных утехах с другими женщинами.

Тяжело давалось это, поэтому срывался. Ты же всякий раз указывала на подобающее мне место, осаживала меня, во время остужала распаленные чувства. Старалась ударить побольнее, чтобы подольше помнил, не забывал, что мое место и роль – роль вещи, половика в прихожей.

Сколько раз себе приказывал: «Образумься! Не ребенок же и не дурак!» Бесполезно!

Потрясающе! Я, верно, выгляжу в твоих глазах круглым идиотом. И, возможно, являю собой посмешище для твоих мужчин, объект для шуток, когда ты с ними отдыхаешь душой и телом. Какое унижение! Я это понял, но поздно, когда изменить уже ничего нельзя.

И все же… И все же, радость моя, как мне дороги и желанны те редкие милостыни, которые достаются мне. Нет ничего прекраснее, нежели с любимой провести день, час или даже минуту…

Ну, вот… Я снова утрачиваю контроль над собой и перешагиваю порог дозволенного. Прости! Не казни в присущей тебе манере. Дай, государыня, слово молвить… А?

…И был май: его завершающая стадия. Угрюмые взгорья Северного Урала повеселели, расцвели, заблагоухали ароматами цветущей черемухи. Особенно вдоль речушки, протекающей по дальней окраине твоего города.

Я приехал. Я хотел приехать. Я сгорал от нетерпения увидеть тебя, погладить твои шершавые от домашней работы ладони, прикоснуться к копне волос, зарыться в них и вдыхать, вдыхать, вдыхать бесконечно их необыкновенный аромат.

Но приехать с бухты-барахты не мог себе позволить: боялся получить от тебя по носу.

Я должен был, я обязан был набраться нечеловеческого терпения и ждать, ждать, ждать своего часа, не зная наверняка, наступит ли он.

Накануне, когда последний на этой неделе рабочий день уже закончился, но я все еще находился у себя; когда никого и уже ничего не ждал, – зазвонил телефон.

«Черт, – выругался я, – кому понадобилось звонить в такой час? Ну, знают же, что звонят не по поре».

Неохотно дотянулся до телефонного аппарата, стоявшего на тумбочке, снял трубку. «Слушаю», – равнодушно произнес я. И услышал: «Приветик».

Сказала ты, и по этому лишь одному слову понял, что тебе грустно, одиноко; что ты жаждешь общения… с любым (или любой), кто в эту минуту подвернется под руку; что причиной плохого настроения, как я посмел предположить, является твой драгоценнейший муженек, явившийся домой под хмельком – это то, единственное, что дает тебе моральное право обижаться на мужа и безжалостно срывать на нем все свое зло. Потому что муж твой – это ангел, позволяющий тебе все, и другого такого безропотного и на все согласного мужика, не претендующего ни на что, вряд ли еще ты сможешь когда-либо встретить.

Не люблю твоего мужа, а, порой, даже люто ненавижу, но это не основание быть к нему необъективным. Твой Максим, или Максик, как ты любишь его называть, бесконечно в тебя влюблен, влюблен давно, еще со школьной скамьи. Он – реалист, а потому совсем не питал себя иллюзиями, что когда-то сможет стать твоим законным спутником жизни. Он лишь тяжело вздыхал, глядя на тебя издалека, и с грустью и тоской отводил взгляд, когда рядом с тобой появлялся реальный претендент на твою руку и сердце.

А их, претендентов, было немало – вагон и маленькая тележка, и у тебя был богатый выбор: на любой вкус, цвет и запах.