Сергей Минский - Дорогая пропажа

Из автобуса – в магазин: купить молока и хлеба. Благо – по дороге: не надо никуда заворачивать – отклоняться от привычного маршрута.

Выйдя из магазина, Наташа снова испытала радостное чувство: при почти полном отсутствии движения в воздухе, плавно паря в свете предпраздничных огней, кружились непонятно откуда взявшиеся редкие снежинки. Это было так красиво – так сказочно красиво, что она неожиданно остановилась. Залюбовалась. И покупка билетов, предполагавшая поездку к сестре на Новый год, и это начинавшееся в свете фонарей снегопредставление, и витрины магазинов, сплошь украшенные огнями и серпантином, ярко освещенная улица, и народ, сновавший взад и вперед по своим делам – все это создавало ощущение неизбежно приближавшегося эпохального события, вплетая в канву ожидания что-то такое хорошее и светлое, что, казалось бы, из ожидания превратится в реальную жизнь. Такую же хорошую и светлую, как и само ожидание: это обязательно случиться, наперекор уже случившемуся…

Состояние сознания, только что восторгавшееся великолепием окружающего мира, почти мгновенно улетучилось, почти враз изменилось, заставив Наташу уйти в себя. Вот радоваться бы. Ведь по-настоящему никогда не любила мужа. И не то чтобы просто догадывалась, знала наверняка – изменяет. Ну вот ушел. Оставил все. Казалось бы, о чем мечтать? Ведь иногда в порыве чувств сама об этом думала – вот если бы. А ушел, и как-то совсем уж грустно стало. «Ну не любила. Ну и что? – во внутреннем взоре мелькнуло лицо мужа, – Жили же все-таки. Сколько таких, как мы. А, может, дело в привычке: может, из-за нее и не по себе?» В не нашедшем ответа сознании на секунду возникла пауза. Словно оно само куда-то исчезло – словно распалось. И сразу же вернулось, или собралось воедино. Возвращение сознания принесло с собой понимание, что привычка-то привычкой, но ее роль не настолько велика, как может показаться, что причина угнетающей чувства грусти и сосущего ощущения пустоты совершенно в другом. «Потому что опять бросили… – тайна, которую тщательно прятала и охраняла бессознательная Наташина суть, наконец, стала явью, – Да, – она вздохнула, – Потому что оставили – за ненадобностью… та ведь беременна», – Наташа снова исподволь тяжело вздохнула и мысленно, как бы очнувшись ото сна, поймала себя на этом. Она знала имя любовницы мужа, но иначе как «та» или «эта» для себя не называла – язык не поворачивался. «А чего я ожидала? Что все будет тишь да гладь, если муж на десять лет старше? Я увела, и у меня увели. Так тебе и надо…»

Но где-то глубоко внутри всей Наташиной сути начинало теплиться запаздывающее удовлетворение, находя благодатную почву, некогда щедро удобренную самыми лучшими на земле чувствами. Она его уже даже осознавала это удовлетворение. Она свободна. Она совершенно свободна! У нее есть все для жизни. А еще у нее есть письмо Полины.

Подсознание, зацепившись за возникшую информацию, стало провоцировать чувства, а те, в свою очередь, воображение. И Наташа, не колеблясь, поддалась обаянию их тандема. «Неужели, Пашенька развелся со своей? Полька пишет – обратного хода вряд ли можно ожидать – проблема разрослась. Теперь эта поездка… неужели судьба снова собирается свести нас? – сердцу в груди стало тесно, и Наташа выдохнула воздух, – А сын его? Вдруг ради сына сойдутся?» Она нутром ощутила, с какой-то нечеловеческой тоской в онемевшем сердце, что не сможет вот так – сходу. Поняла, что ей необходимо время, чтобы окончательно убедиться, что с Пашей не все в прошлом. «Приеду – увижу, – решила, – Мало ли что Полинка говорит».

Воспоминания пробудили «спящую собаку». Неприятное ощущение, зародившееся в подсознании, еще не до конца осознанное, испортило кровь, несущую эту информацию наверх – в мозг. Появилось жжение в ямочке между ключиц. Мысль, уравновесившая инстинктивно пришедшую смутную догадку, поразила. Нет, не прошла обида. «Господи! Все, все, все! Не думать больше!» Наташа словно сорвалась с места в карьер, заторопилась: надо еще приготовить ужин… а зачем? Позвонить Полине? А о чем говорить? Вроде обо всем уже поговорили. Почитать что-нибудь… давно книгу в руки не брала, – она усмехнулась, уловив бессмысленность спонтанно возникшего откровения.

Уже дома, лежа в постели и незаметно каждый раз возвращаясь к моментам прошлого, поняла окончательно – нет, не ушла обида. Притупилась с годами, да, но при мысли о возможной встрече с Пашей стала оживать. В полуночной тишине яснее и четче проступало придвинувшееся вплотную минувшее, которое, казалось, давно осталось там, где ему и положено быть, которое давно отпустило. «Вот как? – подумала удивленно, – меняются обстоятельства, и все возвращается? Ну и как тебе такое будущее? Как оставить пережитое там, если – вот оно – тут как тут?» Картины последних перед расставанием встреч, пробиваясь из памяти и сменяя одна другую, стали оживлять горечь унижения и тоску бессмысленности жизни, навалившихся тогда от невозможности изменить изматывающее психику течение жизни, от ощущения почти детской беспомощности.