Аннета Ткаченко - Истории четырёх океанов

Вон он – тот единственный, кто мог стать её гаванью, безгранично синим океаном, её запахом ночного летнего дождя, звуком барабанящих капель по шиферу дома, треском полено в костре, ароматом утреннего кофе с корицей и имбирем. Мог быть её путеводной звездой, её осенним хороводом листьев, хрустом снега под полозьями, самым родным и бесконечно любимым – вот он – стоит на перроне их родного города, а она уезжает от него за десятки тысяч километров.

Каждая секунда разделяет их все больше. Каждая её доля рвет сердце все больше, и кусочки все мельче. Сколько слёз в молодости она пролила по безответной любви, в шестнадцать, восемнадцать, двадцать. Сейчас слёз совсем не было. Хотелось скрутиться в маленький комочек, свернуться, тут в углу тамбура. Укрыть голову руками, мерно раскачиваясь в такт поезду, застонать.

В такие моменты она завидовала интровертам, людям, кто с легкостью мог скрыть свои чувства, сохранить своё достоинство, не опускаясь до просьб, мольбы, слёз. Её внутренняя девочка-истеричка металась по углам клетки, и рвалась наружу! Она хотела кричать в трубку от безысходности. Уличить его во лжи, предательстве, лицемерии. Найти хоть один изъян в нём , чтоб был повод, чтоб не было так больно.

За окнами уже темнело, пассажиры поезда постепенно стали готовиться ко сну, что было заметно по увеличивающемуся потоку курильщиков в трениках и хлопанье туалетной дверью.

Она знает, что ждет её . Знает, что сумеет жить одной лишь датой возвращения, что одно лишь это число будет стоить ей всех лишений, трудов и отказов во всем. Дата, когда она вновь сможет потрогать гладь его волос, заглянуть в чайные глаза, которые он гордо и упорно называет зелеными.

Но сможет ли она всё это?

Чем дальше она гнала эти мысли по кругу, тем невыносимее становилось. Окончательно вырвать её из плена самобичевания смогли девчонки, звавшие ужинать и проводник, раздающий постельное белье.

День заканчивался.

Двадцать третий день марта подходил к концу.

Каждый раз открывая свою самсунговую раскладушку, которая на время становилась лишь средством хранения дорогих сердцу букв и звуков, она перечитывала и без того выученные наизусть несколько сообщений за эти два месяца.

Сколько раз они были ей лучше всякого допинга. Сколько раз они поднимали её по утрам. Сколько ночей подряд они желали ей спокойной ночи. Сколько сил они придавали, когда взгляд падал на календарь.

То, самое первое сообщение, после их первой ночи, или те три слова «тебя не хватает», однажды посреди ночи, или его бесконечные «доброе утро» ближе к полудню. Все это хранила маленькая память телефона, вытеснив все остальные переписки, потому что человеческая память не надежная штука.

А еще там были их песни. Маленький плейлист из десяти-двенадцати композиций, которые навсегда останутся в памяти. Вытаскивая из сундука воспоминаний жар январских ночей, километры дорог, капли морской воды на ресницах, пронизывающий теплый ветер гор, первые лучи рассветов, мурашки от первых прикосновений, разноцветные оргазмы, колючесть свитера, щетины, нежность рук и губ, скользящих снизу вверх.

Первый месяц промелькнул, оставив за собой кучу административной работы, тысячу сообщений, отправленных через интернет и его редкие ответы и акклиматизацию.

Он медленно разбирал коробку, каждый раз оставляя кучу скобок смайликов в сообщениях. Удивляясь её прозорливости, говорил, что оглядывается на каждую блондинку в городе, и весело болтал в редкие телефонные звонки.

К концу второго месяца её начала одолевать тоска и одиночество. Ей стало казаться, что вот там – дома – жизнь кипит у него. А у неё тут, где каждый день как на вулкане, где новый язык, страна, квартиры, люди – все обычно. Она хотела драмы разлуки. Чтобы он признался, как ему не хватает её , даже если ради этого нужно будет пойти на провокацию, использовать запрещенные приемы, вытаскивать эти слова клещами.

Чтоб каждое его сообщение начиналось, как же он страдает без неё .

Внутри она понимала, что перегибает, что эти все поверхностные розовсопливые, не искренние и шаблонные мимишности – это всё не то. Это всё не мужское, и так и должно быть. Это ей надо прекратить свою истерику.

Он сдержанный. Он воспитанный. Он не опускается до уровня этой посредственности. Но она хотела скандала.