Аннета Ткаченко - Истории четырёх океанов

Она понимала прекрасно, что всё реально. Верила, искренне верила, в отношения на расстоянии, и знала, что все зависит только лишь от желания. У неё оно было. Огромное. Дикое и огромное желание остаться с ним. Разорвать контракт, выплатить неустойку. А потом и оплатить обучение. Было бы чем, только.

Но как? Как после тех слов, про отсутствие чувств она перешагнет самолюбие и скажет, что у неё те самые чувства вроде бы есть? Поверит ли он ей , если всего три месяца прошло, как разорвались её прошлые отношения, и два из них она была с ним? Да и собственно, о каких чувствах идет речь? Она и сама толком не знала, что чувствовала к нему. И даже была рада, что все так. Ей надо много времени и пространства разобрать свои полочки в голове и сделать дезинфекцию тараканам.

Поэтому о чем писать в записке она думала пару дней. Решила всё таки остаться милой и любезной девочкой и написала не так лично и открыто всего несколько предложений.

За два дня до отъезда, она была в клубе с подругами, а после не смогла устоять соблазну, набрала его номер и поехала к нему.

Зная, что нарушает рамки приличия, потому как пройти в его комнату надо было через спальню родителей, которые могут проснуться от визита гостьи. Но она так хотела его увидеть, так хотела сказать все, что не написала вчера в записке, что её бы вполне устроило выйди он просто к такси.

Он провел её , борющуюся с икотой и смехом, в свою комнату, заварил ей крепкий чай. А пока он старался не греметь кружками на кухне, она из детских букв, написала на полу три слова «я буду скучать» на ковре возле его кровати.

Чай помог немного, икота прошла, сменившись слезами. Она всё таки не удержалась, обнимала его и говорила, как ей будет не хватать, как он много значит в её жизни. А потом они просто лежали и слушали его песни из плеера, он перебирал её волосы, поглаживал по голове и носом упирался в её висок. Они просто лежали и молчали. Им всегда было о чем поговорить. И сейчас тоже, но почему-то они не говорили друг другу ни слова. Когда начало светать, она вызывала такси и успела уехать за несколько минут до того, как у его отца начал звенеть будильник.

В тот вечер, ей показалось, что все его слова про отсутствие чувств и влюбленности и вся остальная неприятная ересь, которую он выдал под маской безразличия – всего лишь умело разыгранная пьеса. Пьеса о том, что он не хочет казаться слабым, раздавленным, не хочет признать, что также переживает, что так же встревожен и растерян. Эта пьеса под названием « я мужчина» необходима была для его чувства самолюбия. Можно еще тысячи раз прокрутить эти слова в голове и каждый раз спотыкаться об них как об камни. А можно отпустить все к чертовой матери и подумать об этом завтра. В самолете, где-нибудь над безмолвным океаном.

Можно было часами смотреть в окно иллюминатора и прокрутить все, что произошло с той сумасшедшей ночи, когда сценарий к своей жизни начала писать она .

Поезд резко дёрнулся и медленно начал движение. Четверо девушек побросали все сумки и, прижавшись к окну, искали глазами тех, кто пришёл их провожать. Сцена была очень эмоциональна c двух сторон. Внутри поезда все с изумлением слушали хохот и крики девчонок, какие-то странные жесты и движения, и ещё больше все смотрели на странную группу людей, что на перроне махали платочками, танцевали совершенно не понятно что, складывали руки к голове, изображая ими сердце, вытирали слезы, допивали шампанское, пытались не отставать от уезжающего состава…

Он стоял вдалеке от всех. Простой, невысокий чёрноволосый парень в чёрной куртке. Прятал свои коротко подстрижены волосы и свой взгляд под кепкой. Он не кричал. Ни танцевал. И уж тем более, не махал носовым платочком в такт «маршу Славянки», под который уходили поезда с вокзала в этом направлении. Он стоял и смотрел. Когда поезд начал двигаться, а толпа потянулась за ним, растянувшись караваном вдоль поезда, он тоже медленно пошёл. Кто-то занял свои места, кто-то начал расставлять сумки, доставать сменную одежду или еду.

Но она кинулась в тамбур и достала телефон. Ещё полминуты он шёл наравне с окном и смотрел на неё. Она ждала его звонка, что он запрыгнет на подножку и проедет одну станцию с ней, а потом проводник, толстая незамужняя дама бальзаковского возраста, высадит его на следующей станции. Все понимая и уважая этот вполне романтичный поступок, – не скажет ни слова, а потом принесёт чай, рыдающей всю дорогу у окна, девушке.