Любовь Сушко - Тайна «Лунной сонаты». Пленники любви

№№№№№№№№

За роялем сидел герцог, может быть, он был только немного моложе и чуть симпатичнее (он должен был это признать). Но, скорее всего вдохновение и музыка так изменили лицо Пианиста, сделало его таким одухотворенным и прекрасным.

Он залюбовался и заслушался. Сам Старик стоял спиной к тем, кто мог его увидеть и услышать, потому никого не испугал его двойник. Завтра они могут спросить, кто заходил послушать, как он играет. И Старик Ра найдет, что им ответить, не говорить же правду, которой все равно никто не поверит.

В зале царила серая мгла и по-прежнему мерцала только одна свеча, освещавшая лик Пианиста. Он не шевелился и почти не дышал до того момента, пока не прозвучали последние звуки.

Герцог так разволновался, так был очарован великолепной игрой, что никак не мог вспомнить самой сонаты. А потом поражался тому, что так давно не слушал настоящей музыки и так стосковался без нее.

Звуки витали в воздухе, врезались в его душу, и он понимал, что, вряд ли сможет заснуть в эту лунную ночь.

Шопен, ему хотелось услышать «Баллады» Шопена, но он не осмелился бы попросить о том Пианиста. Хотя и сам он сесть за рояль после Незнакомца не смог бы ни за что на свете.

«Ничего, в другой раз», – успокоил себя Старик.

Главное – он вспомнил, что в мире существует дивная музыка. Но как можно было об этом забыть?

Пианист улыбнулся. И Старик почувствовал, что они понимают друг друга без слов. Впрочем, в тот вечер он больше ничему не мог удивляться.

Он ни о чем не собирался спрашивать Пианиста. Герцог знал, что тот поселился в его замке, убедился, что он гениальный исполнитель – никто никогда не играл лучше, и появился он здесь не просто так, в ближайшее время что- то будет происходить. Но что именно?

– Ты звал меня, вот я и пришел, – наконец услышал он тихий голос.

Чуть насмешливый взгляд, зрачками устремились прямо в душу.

– Я пришел и уйду, когда мне захочется, и делать буду то, что мне хочется (кто бы в том сомневался). А пока я просто побуду с тобой.

Без единого слова старик с ним согласился, он даже радовался такому вторжению. Жизнь становилась интересной и необычной, разве не этого ему хотелось больше всего еще накануне?

– Не бойся, никаких осложнений не будет, – заверил его Пианист, – Для остальных я – это ты, они не отличат меня от тебя. Люди привыкли к своим капризам и странностям, чаще всего их ничто не сможет удивить и испугать.

Они помолчали немного, а потом Пианист продолжил:

– Ты открыл Данте, и сам хотел воспарить на небеса, ощутить радость и восторг полета многие хотели сделать и до тебя. Но их ждало бы разочарование. Данте многое придумал, когда писал о небесах. Об аде он написал более правдиво, словно там сам побывал, а рай в его комедии – это только странная мечта, расплывчатая и почти непонятная. Впрочем, если ты там и встретишь свою Беатриче, вряд ли все будет так, как тебе хотелось бы, там все по-другому, уж поверь мне. Здесь она была прекрасна, мне понравился твой выбор.

Незнакомец как-то рассеянно усмехнулся, словно бы и сам не доверял тому, о чем говорил.

– Но я ничего не понимаю, прости. Мне, привыкшему к затворничеству, очень трудно понять, все, о чем ты говоришь, да еще после того, когда оглушил меня великолепной музыкой.

Старик невольно взглянул на худые и длинные пальцы Пианиста, все еще лежавшие на клавишах рояля. На красивой, но слишком бледной руке его блистал перстень с бриллиантами в виде треугольника. Он сразу же вспомнил знак того тайного ордена, к которому его всегда причисляли.

– Ничего, ты прицыкнешь, – успокоил его Незнакомец, – это только в начале трудно. Но человек ко всему привыкает. Тебе понравилось, как я играл, – то ли отметил, то ли спросил он, но ответа явно не ждал.

– Это было божественно, великолепно, – говорил Старик, не привыкший ничем и никем восторгаться.

Говорил он искренне, не собираясь льстить даже своему нежданному гостю. Но Пианист все-таки немного поморщился

– Я принимаю только второй эпитет, а первый нет, хотя мне понятно, что ты хотел сказать, – прибавил он, словно извиняясь за то, что оказался таким несговорчивым, даже строптивым.

Они помолчали немного, прислушиваясь к тишине, царившей в замке.

– Ну что же, вот мы и познакомились, я надеюсь, что соседство наше будет приятным, и мы немного развлечемся, а музыка нам в том поможет…

За последними словами была скрыта какая- то двусмысленность, вряд ли стоило понимать его изречение прямо – игра слов, игра смыслов – не больше того. Но Старик запомнил все, что было сказано в тот вечер, даже интонации, с которыми Пианист произносил слова.