Андрей Радзиевский - Мы, кажется, встречались где-то?

– Когда это случилось? – срывающимся, но как можно более ровным голосом он прервал поток кисельного сладкоречия.

– Почти два месяца, – проронила удивленная вопросом Марина, не понимая, какое это имеет значение и, решив, что ее слова не достигли желаемого результата, полила опять гладко и скользко, – Пойми… не суди… так уж случилось… такое бывает один раз в жизни…

В окутавшем Женьку тумане вскипала буря. Он все понимал: «Рок судьбы, счастливый случай…» – кому-то, а кому-то наоборот, он только никак не мог понять одного:

– Ведь ты лгала мне, лгала все это время! – как-то хрипло почти прокричал в самую трубку.

– О чем ты? – не поняла, а может быть, сделала вид, что не поняла, – ненормальный! – и за щелчком из трубки понеслись прерывистые гудки: «Разговор окончен! – окончен! – окончен!..».

Сбрасывая оцепенение, нахлынуло чувство недосказанности, а еще больше – нереальности этих последних минут, как будто кто-то сыграл над Женькой злую шутку, розыгрыш. Он начал истерично опять набирать код Ялты, из трубки снова били подлые сигналы: «Занято! Занято! Занято!» – а он все набирал и набирал упрямые цифры. В дверь кабинки уже кто-то стучал, кто-то громко возмущался и потом уже кричал, что «это безобразие!», но Женька все крутил и крутил диск аппарата. «Не верю, не верю, не верю!» – повторял с каждой цифрой. Трубку в Ялте подняли не сразу.

– Я Вас очень прошу, если не затруднит, позовите, пожалуйста, еще раз Марину!

– Нет Марины! Уехала, – буркнуло из трубки.

– Как уехала, куда уехала?

– На машине уехала, на «жигулях» красных. Куда, не говорила, – еще более раздраженно ответила хозяйка квартиры.

– На каких «жигулях» красных? – не понимал Женька.

– Послушай, милок, ты бы не звонил зазря сюда, жених у нее. Хороший, интеллигентный, с цветами, а ты звонишь-звонишь…

Больше не сказав ни слова, медленно опустил трубку на рычаг и, еле оторвав от нее руку, повернулся лицом к стеклянной двери, чтобы выйти. Сквозь исписанное крымскими городами стекло на него смотрела скопившаяся очередь. Кто-то с сочувствием, кто-то с иронией, кто-то просто возмущенно или равнодушно, а Женьке казалось, что не только очередь, но и весь огромный зал направил на него свои колющие ненавистью или лижущие сочувствием взгляды, и он – будто диковинная рептилия в террариуме зоопарка перед разношерстной публикой. С силой распахнул дверь и бегом бросился к выходу.

Вырвался на свободу, в переулке перед Дворцовой площадью ветер с Невы колко ударил в горящее лицо, и только сейчас он понял, что в этом мире остался один. Один, без Марины. Сквозь громаду арки Главного штаба, в освещении прожекторов, с вершины Александровской колонны, отвернувшийся от него ангел, в силуэте рукой указуя на крест, словно призывал: «Смирись, сын мой! Смирись! На все воля…».

«Смириться? Перед подлостью? Перед ложью?» – перебил его наставления Женька, резко повернувшись к нему спиной, ринулся на Невский, и через минуту людской водоворот на проспекте окружил его плотным кольцом и понес, понес неведомо куда, заставив непослушные ноги набрать темп спешащей улицы. Как пятна бензина на поверхности воды, радужными кругами, откуда-то, с самого дна памяти, всплывали воспоминания – начиная с того дня, когда Женька первый раз увидел Марину, и это было первое сентября…

В параллельном девятом классе, на линейке начала учебного года, появилась как с неба, золотоволосая в лучах еще жаркого крымского солнца, новая ученица. Огромные белые банты на ее голове покачивались при каждом еще неловком девичьем движении. Друг и одноклассник Мишка толкнул тогда его в плечо и прошипел почти на ухо:

– Жек, глянь, у вэшников какая герл объявилась, – хотя как раз на нее, не в силах отвести взгляд, Женька и смотрел. – А банты какие! – не унимался Мишка.

– Да, прямо не герл, а вертолет! – пытался скрыть за шуткой, непонятное еще Женьке, но охватившее его смятение.

Наверное, так и должно быть на свете, что первое сильное чувство, как вспышка. Иначе что же это за юность такая, без первой любви с первого взгляда? Конечно, тут как кому выпадает, но Женьке повезло или как потом, после долгой битвы за приоритет с лучшим другом Мишкой, когда выбор новенькой, попавшей в юные сердца двух неразлучных друзей, пал на него, закадычный друг с досадой изрек, подергивая намедни подбитым глазом.