Сандра Браун - Последнее интервью

— … хорошо когда…

— … как на небесах…

— …да…

— … думал, ты соврала, когда сказала…

— Нет… никого после Роберта…

— Лес?

— Никогда, Лайон. Клянусь.

— Ах, Энди, как хорошо.

— Мне тоже… Лайон, мне никогда не было так хорошо.

— Ты хочешь сказать…

— Да, никогда.

— Поцелуй меня.

— Не горячо?

— Нет.

— Не слишком холодно?

— В самый раз. Где мыло? — спросила она.

— Сначала я.

— Нет, я.

Нежные руки натирали волосатую грудь.

— Энди?

— Да?

— В чем дело?

— Я боюсь.

— Прикоснуться ко мне? Не бойся. Прошу тебя, Энди.

Она прикоснулась осторожно, потом смелее. И бесхитростно продемонстрировала свою любовь.

— О боже, Энди! — Он накрыл ее руку ладонью. — Милая, сладкая моя любовь. Да. Да! — Лайон оттеснил ее к мокрой стене.

— Теперь твоя очередь, — задыхаясь, сказала она.

— Я свою очередь пропустил.

Пресытившись любовью, крепко обнявшись, они лежали в постели. Она уткнулась носом в его грудь, а он легко поглаживал ее спину.

— Что ты думаешь о моем отце, Энди?

— Почему ты спрашиваешь об этом сейчас?

Она почувствовала, как он пожал плечами.

— Не знаю. Наверное, потому что он всегда беспокоился о том, что думают о нем люди, что будет написано в учебниках истории.

— Он был великим человеком, Лайон. И чем больше я читала о нем, тем больше восхищалась им как военным. Но сейчас он для меня только старый мудрый человек, который любит своего сына и тоскует о давно почившей жене, уважает других людей и ценит свою собственность. Я права?

— Больше, чем думаешь.

Он полусидел в кровати, опершись о стенку и согнув ногу в колене.

— Знаешь, Лес был прав, — тихо сказал он.

Энди посмотрела ему в глаза.

— В чем прав, Лайон? — Она не хотела ничего знать, но спросила, потому что это нужно было Лайону.

— Он говорил, что генерал Майкл Рэтлиф ушел из армии и изолировался от общества по какой-то тайной причине.

Энди лежала неподвижно, боясь даже дышать.

— Он вернулся домой героем, понимаешь, но сам не считал себя таковым. Ты когда-нибудь слышала о сражении на реке Эйсна?

— Да. В нем одержал победу майор Эллайд, который служил под командованием твоего отца. Были уничтожены тысячи солдат против„ ника.

— И тысячи американских солдат.

— К сожалению, такова была цена победы.

— В глазах моего отца это была слишком высокая цена.

— Что ты хочешь этим сказать?

Лайон вздохнул и сел поудобнее.

— Он сделал непростительную ошибку в расчетах и послал целый полк в настоящую мясорубку. Такое часто случается. Офицеры рискуют жизнью своих солдат, чтобы получить очередное звание. Но только не мой отец. Он высоко ценил жизнь каждого вверенного ему человека. Когда отец понял, что случилось, он был вне себя от отчаяния. Он так и не смог простить себе ошибки, стоившей жизней многих и многих людей, ошибки, из-за которой осталось столько вдов и сирот…

— Но, Лайон, по сравнению с тем, что он сделал, один-единственный промах простителен.

— Для нас — да. Но не для него. Когда это сражение признали поворотным моментом в ходе войны, отец просто заболел. Его наградили. Считалось, что это великая победа, но как солдат, как человек он был сломлен. Когда отец вернулся домой героем, он так и не смог успокоиться. Он не чувствовал себя героем. Он чувствовал себя предателем.

— Но это несправедливо!

— Нет, он не считал, что предал страну, он предал тех людей, которые верили ему, для которых он был непререкаемым авторитетом. Он не примирился со своей совестью, поэтому вышел в отставку и поселился здесь, чтобы отгородиться от мира и от всего, что напоминало ему о лжи, с которой он жил.

Он замолчал. В тишине раздался голос Энди:.

— Никто не стал бы бросать в него камни. Он уважаемый человек, герой, лидер, появившийся в то время, когда он был нужен своей стране. На этой страшной, небывалой войне, среди всего этого хаоса ему просто могло оказаться, что он сделал ошибку.

— Это мы с тобой понимаем, что такое вполне возможно, ты и я, Энди. Когда я повзрослел настолько, что мог понять причину нашего отшельничества, я постарался убедить его в невиновности, но все было напрасно, — печально сказал Лайон. — Он так и умер, сожалея об этом единственном дне в своей жизни, словно других дней у него не было и вовсе. Ему было не важно, что подумали бы люди. Он осудил себя намного суровее, чем это мог сделать кто-то другой.

— Какая это для него трагедия. Он был таким милым человеком, Лайон. Таким удивительно милым.