Оксана Ткаченко - Любовь с первого лайка. Повесть

– Подождите, вы сказали, что её уже похоронили? – я задала вопрос после продолжительного молчания.

– Да. Саклетта Ивановна просила не тревожить родственников, – сказала работница Дома престарелых и протянула мне лист.

– Но как же так? – мне стало холодно, и причина тому скрывалась отнюдь не в осенней погоде, а в том, что я впервые ощутила обиду за бабушку. – Что это?

Я взяла лист.

– Свидетельство о смерти. Теперь будет храниться у вас. Вы же её внучка, единственная наследница, – проговорила Наталья. – У Саклетты Ивановны есть только одна дочь, ваша мать. И вы. Правильно?

– Ну да. Моя мама… Она живёт не здесь. И… – я стеснялась признаться в том, что мать вышла замуж за богатого иностранца, фактически моего ровесника и уже четыре года обитала в роскошном пентхаусе где-то на Сардинии.

– Я понимаю. Однако я пришла к вам не только сообщить печальную новость и отдать документ.

Тишина нервировала. Я ждала, пока Шумилова достанет из пакета коробку, похожую на кирпич. Пропела смс-ка.

– Вот. Это вам. Саклетта Ивановна просила передать, – чересчур торжественно произнесла работница Дома престарелых.

Я протянула руки, чтобы принять забавное наследство. Чувство юмора вернулось ко мне. Показалось смешным всё. Мэрилин Монро в солнцезащитных очках и её магическая улыбка, изображённая на моей футболке, фиолетовый плащ Шумиловой – она в нём превращалась в школьницу, даже рингтон мобильника выпячивал нижнюю губу, когда извещал о приходе сообщения индийским тембром «Dhoom machale».

– Послушайте! Вы точно не ошиблись с наследством? – спросила я и хихикнула.

– Саклетта, вы просто расстроены. Я сочувствую. Ваша бабушка сказала, что вы потом поймёте. Мне пора. Крепитесь.

– Спасибо. До свидания!

Дверь закрылась. Я разрыдалась.

Я плакала не из-за бабушки, хотя где-то на краю сердца отчётливо видела, что именно она – первая причина моих слёз. Я плакала из-за того, что мне не с кем поделиться новой ролью – ролью неожиданного траура. Мне некому рассказать, почему уныние вдруг захватило тело в свой плен. Конечно, я могла бы позвонить матери… Конечно, я не могла позвонить матери! Четыре года она не давала о себе знать. Не в том плане, что растворилась в итальянском пространстве. Нет. Иногда она писала дерзкие письма о шикарном жилье и прекрасном муже. Я удаляла их, не дочитав до конца. Хвастовство бесило. Вера Вирони вычеркнула прежний русский мир из своей судьбы. Она не интересовалась моей жизнью.

«Олеся, почему ты оставила меня одну? Почему?» – думала я, воскресая в памяти образ лучшей подруги. На Олеську Щурову я бы вылила ведро своего горя, и она, вне всяких сомнений, освободила бы меня от утомительного настроения. Но Олеси больше нет. И бабушки тоже нет. Одиночество окутывает человека с любовью, когда обнаруживает его беспомощность. Правда.

Жёлто-красная листва блестела за окном. Её сияние вызывало мерзкий контраст с тем, что ворчало в моей душе. Короткие отрывки фраз проплывали в сознании, будили вулкан детских ощущений. Я решила, что не смогу сегодня открыть бабушкину коробку. Этот странный прощальный подарок я берегла. Для чего? Пока не определила. Мне было страшно открыть и прикоснуться к ушедшему навсегда раю. Страшно поверить в случившееся. И я откровенно медлила с расставанием, которое обязательно должно наступить при одном только взгляде на прошлое.

«Прогулка прочищает мозги. Прописываю рецепт», – припомнила совет Олеси. Да, Щурова – настоящий клад умных мыслей. Клад, который не сумели спасти.

Я вышла на улицу. Сентябрьский закат проникал в кровь оранжевыми линиями. Отпечатки облаков бороздили небо. Аромат далёких костров шептал незнакомые слова. Старые двухэтажные здания, построенные ещё при жизни Сталина, добавляли в общую картину осени шарм увядания. Тоска лилась из трещин отсыревших стен. И деревья своими золотистыми и рубиновыми листьями не имели возможности скрыть уродливость отжившего века.

…Горячий воск застывал в воде. Его форма менялась. Бабушка читала молитву. Выливали испуг. Я сидела неподвижно на стуле. Над моей головой тряслась железная миска. Морщинистые руки дрожали.

В шесть лет стать жертвой большой собаки – безумное испытание. Я испытала. Проверка маленького сердца и неокрепших нервов довела до бешеного страха. Мать в срочном порядке собрала вещи и отвезла меня к бабушке. Саклетта Ивановна умела лечить.

Голубая краска облупилась, демонстрируя деревянные изгибы небольшого дома. У железной калитки сидела белая кошка с чёрным пятнышком на правой лапке. Я вздрогнула.