Эллина Наумова - Давай знакомиться, благоверный…

Анджела же наложила табу на разговоры о своей жизни до встречи с Литивановым. Ведь сама она палец о палец не ударила ради благополучия. Только пользовалась результатами трудов близких. А тогда – революция, как-то принято было: если не замужем, то или становись очень дорогой путаной, или открывай любую фирму и докажи, что способна жить при капитализме. И вот едва не сорвалось с языка: «Лично мне ничего нового и интересного на этой вечеринке не показали и показать не могли». «Дура спесивая», – ругала она себя и благодарила Небо за то, что забавное ощущение, будто вернулась в деревню, затмило все, и оправдывалась она именно этим. Анджела слишком боялась унизить мужа. Поэтому даже фантазия, что она случайно допустила бестактность, усадила начинающую жену и мать на корточки, заставив закрыть голову тонкими мокрыми руками, и ввергла в отчаяние. Ей казалось, что, отзовись она хоть раз дурно о людях, которые храбро и азартно взялись реализовывать себя в бизнесе, не имея ни специальных знаний, ни капитала, об их избранницах, домах, автомобилях, манерах, Литиванов немедленно ее запрезирает, разлюбит и бросит.

Анджеле надоело полулежать на кушетке. Шесть утра, и она валяется – идиотка идиоткой – в, называя вещи своими именами, передней или прихожей, думая о том, как корчилась из-за любви годы назад. Атлас на теле, перья на тапочках, закинутая за голову рука, бледные щеки и опущенные веки наверняка делают ее вульгарно томной. Внутри все клокочет, болит, стенает, а по виду – истероидная буржуазка выползла из кровати, чтобы муж, проснувшись, не обнаружил ее под боком и не запаниковал. Этюд в стиле маминых пациенток. Она решительно поднялась и, изо всех сил имитируя бодрость, направилась назад в спальню. Ей хватило количества ступеней, чтобы все-таки немного отвлечься. Опять же прошлым, как это ни безрадостно! Перебираешь эпизоды, будто ношеные тряпки, ища какую-нибудь яркую, разворачиваешь, сворачиваешь… А новые планы строить уже и в голову не приходит. Ну да хоть так.

Еще в день знакомства с ее родителями Литиванов прочувствованно сказал маме:

– Спасибо вам за имя дочери. Как точно вы назвали ангела Ангелом. Решились на истину в те времена…

Та немного смутилась, но загадочно улыбнулась и промолчала. Вообще-то, изучая английский по-советски и атеистически, мама не задумывалась о том, как переводится Анджела. Ей невдомек было, что у отсталых религиозных капиталистов есть привычка называть дочек Ангелами. Тем более немыслимо было наречь так мужественную чернокожую американскую коммунистку, свободу которой их заставляли требовать в юности на комсомольских собраниях, Анджелу Ивонну Дэвис. Наверное, думала, что приверженность коммунистическим идеалам проявляется, как пол ребенка, сразу после рождения. В Советском Союзе проявлялась у всех. А в Америке, наверное, у самых прогрессивных. Вообще-то интеллект у девушки был выше среднего, но как-то крылатые господни посланцы с борьбой за права человека в ее мозге не сочетались. Даже попытки анализа странного имени она не предпринимала. Просто назвала им, модным и незатасканным, родившуюся девочку.

Тем бы и кончилось, но у Михаила была забавная привычка раз за разом повторять удачные комплименты. Он превращал это в ритуал, и вместо того, чтобы злиться на него за отсутствие изобретательности, женщины не без удовольствия этой игре следовали. Оскорблялись, если он не весь стандартный набор выдавал. И, став зятем, Литиванов произносил свою благодарность при каждой встрече. Вода камень точит, и раз на десятый маму осенило: в удушающей душегубке совка она была продвинутой гражданкой мира, бросавшей вызовы «красному безвременью». И эксперименты ее были тем более ценны, что принадлежала эта демократка к весьма благополучной московской семье. Михаил в ответ на свою привычную фразу получал безмолвный сдержанный кивок тещи. Но Анджела холодела, когда та, превратившись в бабушку, уверенно сообщала внуку:

– Мы, обычные интеллигенты, не сдавались пропаганде. И не ограничивались юмором по ее жалкому поводу. Это было непросто – утверждать свою приверженность свободе и вере в Бога, нарекая дитя с чудесной внешностью и характером Ангелом, даже по-английски. Тем более по-английски.

Мама была честна и вписывать себя задним числом в диссиденты не стала бы. Но кто знает, в каких личных, а то и интимных протестных акциях она, экстравагантная по природе, уверила бы себя и мальчика. К счастью, того новейшая история не занимала.