Эллина Наумова - Давай знакомиться, благоверный…

– Банковский счет твое лицо, – возражала жена. – А эти приемы – выгул ошалевших от скуки баб. Я еще не такая пресыщенная, беспокоюсь, как там малыш с няней, вот и кажусь хмуро-озабоченной. И еще… Тут такое дело…

И она попыталась любимому объяснить.

Лет в семь Анджелу оставили на месяц у папиной бабушки в рязанском селе. Она преподавала в тамошней школе и очень заботилась о сохранности честно заработанного авторитета, «который за день из-за лености потеряешь, и все, больше никакого уважения». «Я – учитель, мне нельзя», – было самой частой ее фразой. Запрещала она себе на сутки позже, чем положено, начинать окучивать картошку. Выходить за ворота, не облачившись в туфли и отутюженное, подогнанное по фигуре платье. Разводить в доме и во дворе беспорядок. Даже набирать меньше ведра грибов, меньше бидончика земляники ей было не положено. Когда лес не желал расщедриваться на свое добро, хоть вдоль и поперек его обойди, она быстро снимала с себя и укладывала на дно соответствующей емкости куртку и платок. Сверху насыпала грибы или ягоды доверху и, тонко улыбаясь, шествовала от опушки в сопровождении внучки. Надо было видеть физиономии сельчан, которые тоже часами рыскали по окрестностям в поисках подножного корма. На них было тем самым красивым почерком, которого она от них добивалась, написано смирение: учительница и в лесу учительница, знает места, другим неведомые. Люди старались не демонстрировать позорных лукошек, отводя их за спины или поворачиваясь боком. Казалось, не исключали, что она отругает каждого за нерадивость, а то и двойку влепит.

Раз в сезон бабушка приглашала в дом гостей. Анджеле довелось присутствовать на летнем сборе. Деду заранее было позволено ставить бражку – водки в магазине не случалось. Немыслимо было гнать самогон, потому что бабушка членствовала во всех комиссиях по борьбе, участвовала во всех ревизиях и председательствовала в общественных советах. А этот напиток из огромной металлической фляги, зревший на печи, не разберешь квас или пиво, считался достойным угощением интеллигентных людей – фельдшера, врача, медсестры и библиотекаря с мужьями и женами. Пока нечто превращалось в слабый алкоголь, хозяева почти не ели и не спали. То есть дедушка был бы не прочь, и мог бы, если бы не женился на бабушке. Решившись же, приговорил себя работать по хозяйству на износ, хоть и заведовал клубом. А в преддверии вечеринки в его обязанности не входило разве что начищать шляпки всех гвоздей, вбитых в доски, которые на виду. Тем временем бабушка выпалывала огород, ликвидировала в доме последние пылинки и, как мантру, твердила:

– Везде носы сунут, все проверят. Бывает, втихаря, а бывает, и нахально. Ой, внученька, однажды другая учительница проверяющего из районо на ночлег взяла. Выслужиться хотела. Внешне порядок навела. Только в шкаф побросала тряпки кое-как. Поели, попили всем коллективом, начальник доволен, пора укладывать его. Тут завуч и подсуетилась, руку к обустройству гостя перед уходом домой решила приложить. «Ну, – говорит, – хозяйка, где у тебя полотенца чистые? Наутро сразу приготовим». И рывком шкаф распахнула. А оттуда такое повалилось! Вот стыд-то был. Не-ет, мне сплетни не нужны, мол, по углам у учительницы распихан хлам, как у самой неопрятной в селе доярки. Ты не ерзай, ребенок, ты запоминай, как жить правильно, чтобы люди не судили.

Анджела ничего не понимала, только напитывалась ужасом преподавательской судьбы, осознанием мученичества человека, который обязан во всем быть примером. И вот наступил день приема. Явились почти по-городскому одетые гости. Девочка сто раз слышала, как они разговаривали на улице с деревенскими – нормально. Видела, как смотрелись рядом с ними – обычно. Но тут почему-то витал дух элитарности – сельская интеллигенция без чужих. Хотя и чувствовалось, что женщинам действительно было любопытно порыться в шкафу и ящиках комода. А мужчин тянуло набрать в курятнике миску свежих яиц, надергать зеленого лука на привычную закуску, снять с печки тяжеленную флягу с брагой и усесться вокруг нее на травке с полулитровыми эмалированными кружками. Потому что на рюмки, из которых приходилось культурно употреблять после тычка жены, означавшего требование тоста или анекдота, на вилки и на салат они глядели с диковатой печалью…

По-взрослому постаравшись описать мужу свои детские впечатления, Анджела и принялась растолковывать: