Мара Минг - Авиньон и далее везде. Роман-путешествие о любви и спасении мира. Основан на реальных событиях. Публикуется в память об авторе

Нас поймали и всем гуртом привели назад в класс. Выстроили шеренгой у доски.

– Как вам не стыдно. – сказала завуч. Губы у нее были как проволока. – Бессовестные.

Мы молчали. Ветка ели за окном качнулась: на нее приземлилась толстенькая птичка.

– Бессовестные твари. – брезгливо повторила завуч. – — А ну-ка развернулись все лицом к доске.

Мы развернулись. Доска была в меловых разводах. Ребрами я уперлась в полочку, где обычно лежали тряпка и мел. В этот раз их почему-то не было.

– А тепееееерь, – сказала завуч протяжно. – Мальчики спускают штаны, девочки поднимают юбки. И все дружно снимают трусы. Все, кто сейчас бегал.

Птичка, досадливо крякнув, снялась с ветки и улетела из мира абсурда.

– И так стоят перед всем классом ровно минуту.

Если свести оба зрачка как можно ближе, можно представить, что у тебя один глаз. Незадолго до этого я узнала слово «циклоп» и вот уже несколько дней пыталась почувствовать, как это: жить с одним глазом вместо двух. Неудобно или так, ничего?

– Оглохли? Бегать, значит, вы смелые.

Я сморгнула, скосила взгляд на Смирнова, который стоял слева: будет снимать штаны или нет? У Смирнова дрожали губы. Мне почти удалось добиться одноглазого эффекта, но возникла другая проблема: теперь выходило, что у меня два носа. Причем они срастались книзу, а единственный глаз попадал в ложбинку между ними.

– Вы русский язык понимаете?

Не хотела я понимать русский язык. Было занятие и поинтересней.

– Пронин, ты же быстрее всех бежал? – голос завуча скрежетал издевательски. – А ну давай. А то пойдем папе звонить.

Папа у Пронина был суровый, бывший геолог. Он жестко пил по выходным и исповедовал культ ремня. И Пронин сдался. А вслед за ним сдались и все остальные, по цепочке, пока не дошла очередь и до меня. Ветерок из окна холодил голую попу, которая не привыкла вот так запросто оказываться у всех на виду.

Два носа – это вообще никуда не годится.

Если бы я прочла о чем-то подобном в книге, я бы решила, что автор исписался и сочинил какой-то низкосортный бред. Но этот случай действительно имел место в моем третьем классе. И это, в общем, было еще ничего; по крайней мере, на нас никто не орал матом, в нас никто не кидался классным журналом, как бывало в других школах. Этот эпизод не оставил во мне ничего, кроме недоумения. Что заставило взрослую женщину выбрать такую сюрреалистическую форму наказания? Зачем трусы? Почему трусы? В чем здесь была логика?..

Протащив по школьным коридорам, ностальгическая волна снова вышвырнула меня под собор Нотр-Дам-дэ-Дом. Я выплюнула изо рта острые кости детских воспоминаний, из ушей хлынула вода —

– … и назад! – услышала я конец чревовещания из бака.

– Да вылези уже оттуда! – рассердилась я. – Я тебя не слышу.

Джон вылез, хлопнул крышкой:

– Видишь тех? – Его палец ткнул в двоих мальчишек метрах в двадцати от нас. Один куковал, сидя на скейте. Второй, нахмурясь, завязывал шнурки. – Я начинаю в девять, а они передо мной. Не пропусти их: я работал с ними два года, был в команде. Они дико крутые. Начинали как я, с нуля, а теперь тут, на телевидении, звезды.

Я присмотрелась к дико крутым. Один африканец, второй – вообще какая-то гремучая смесь. То ли рэперы, то танцоры брейкданса. Знаю я тебя, дружочек, подумала я. Хит-параду Джона уже не было веры: воспоминания о японском боксе еще жили в моей душе. Да и мальчишки казались слишком юными, если не сказать маленькими. Черные штаны, черные майки в обтяг, на руках пластиковые браслеты. Хмурые лица: то ли не выспались, то ли жизненная позиция. Ничего нового, подумала я. Эти рэперы уже рождаются в широких штанах и с печатью черной меланхолии на лице. Жизнерадостного ни одного не встречала.

– –

Я взбежала по лестнице и забралась на парапет над фонтаном. Мое королевство простиралось подо мной. По левую руку, там, где недавно дирижировал толпой Филипп, теперь обосновался другой: то ли новичок, то ли просто неудачник. У него не получалось. Он жонглировал прозрачными шарами, но выходило скучно: скованные движения, детские трюки. Шары то и дело падали. Людской поток обтекал бедолагу, как струя воды, встретившая на пути какое-то ничтожное препятствие: дощечку или камень. Посмеивалось из-за деревьев раздобревшее прощальное солнце.

На втором ярусе площади, немного дальше от фонтана, началось другое шоу. Здесь и оставались случайные прохожие: раскрывали рты и опускались на мостовую, не глядя под ноги. Под глубокую, щемящую мелодию – что-то испанское или португальское – в огромном обруче кружился тонкий юноша. Кольцо было словно описано вокруг его тела; он упирался в него ладонями и ступнями и медленно, гипнотически вращался в нем, покрывая сложным узором движения большую площадку. Он напоминал витрувианского человека Леонардо. Только совсем юного. Еще подростка.