Таня Винк - Замуж – никогда

– Да, у нас завтра свидание.

– Ну, – мальчик пожал плечами, – смотри…

– Хорошо, буду смотреть.

– Если что – скажи мне.

– Хорошо, скажу, мой защитник. – Аня улыбнулась и встала.

– А ты не лыбься, я действительно твой защитник. До сих пор жалею, что не начистил рожу Игорю…

– Ты был еще маленький.

– Год назад я был маленький?!

– Да, год назад ты был маленький, и не спорь со мной.

– Хорошо… – Женя нахмурился. – Но теперь-то я уже большой?

– Да, теперь ты большой, – засмеялась Аня.

– Отлично. Тогда пусть этот урод не попадается мне на глаза.

– Игорь когда-то обязательно попадется тебе на глаза, мы живем в одном городе, но, увидев его, ты пройдешь мимо.

– Не пройду! – почти прорычал Женя.

– Не превращайся в урода! – Аня сверкнула на брата глазами.

– А ты не связывайся с уродами!

– Я и не связываюсь! – Она схватила телефон.

– Связываешься!

– Ты о чем? – Аня нахмурилась.

– О том, что ты об этом Дмитрии еще ничего не знаешь, а уже согласилась с ним встретиться.

– А как я могу узнать его, если не встречусь? У него на лбу не написано, какой он, – буркнула Аня. – Дай пройти.

– Ну, смотри! Пусть только попробует тебя обидеть, и я его убью! – петушился Женя.

Аня посмотрела на брата и вдруг увидела в его глазах страдание и растерянность.

– Женька, – она улыбнулась и погладила мальчика по плечу, – не волнуйся, все будет хорошо.

– Посмотрим. – Он сдвинул брови.

– Хорошо, посмотрим. А теперь дай мне пройти.

Женя попятился в коридор. Аня вышла за ним и поставила телефон на тумбочку.

– Кефир будешь? – спросила она.

– Буду.

Брат выпил кефир, пожелал ей спокойной ночи и пошел к себе.

Аня долго не могла уснуть – нахлынули воспоминания… С каждым вздохом, все более тяжелым, она глубже и глубже погружалась в прошлое, в вопросы, оставленные без ответов. Да, теперь все хорошо, они с Женей находятся далеко от прежнего жилья, прежних улиц, домов, деревьев, но последнее время прошлое все чаще и чаще поднимается в ней, будто мертвенно-землистая пена давно не стиранного, очень грязного белья. Оно распространяет вокруг себя зловонный, выедающий мозг запах… Дышать становилось все труднее. Аня вскочила с дивана, подбежала к балкону, распахнула дверь, выскочила наружу и полной грудью вдохнула ночной воздух. Апрель выдался невероятно теплым. Вон там его дом… В окне нет света, наверно, Дима уже спит, но в ее душе горит оставленный им крошечный огонек… Вцепившись пальцами в перила и вдыхая воздух, напоенный далеким дождем, Аня постепенно успокоилась, закрыла глаза, и вдруг ей захотелось коснуться губами его щеки, там, где была впадинка. Она вернулась на диван, но еще долго не могла уснуть, мечтая о том, что будет завтра… Как хорошо ей будет…

И вдруг… Вдруг она подумала о том, что «хорошо» существует только в ее голове, в ее мыслях, а на самом деле все будет плохо. Как всегда. Начнется хорошо, но потом обязательно будет плохо. Потому что иначе не бывает. «Хорошо» только немножко высунется, носик покажет и тут же спрячется. «Хорошо» – это как морковка перед глазами ослика. Он идет за ней, идет, но никогда ее не получит. Хоть и видит. Да, все снова полетит кувырком, так уже было в ее жизни. И не раз… Но… Вдруг не полетит? Нет, все это ее мечты, розовый миф, который никогда не станет реальностью. Никогда… Если она сама не приложит усилия.

«Ну, на этот раз родители разведутся – после такого вместе не живут», – рассуждала восьмилетняя Аня, глядя на мир глазами далеко не восьмилетнего ребенка, выросшего в семье, которую никак нельзя назвать счастливой. Так было всегда, сколько Аня себя помнила. Сколько раз она засыпала с мыслью о том, какой прекрасной будет их жизнь, если однажды отец не придет, но еще чаще она мечтала убежать из дома, только бы не видеть яростной ненависти, сочащейся из существа под названием отец, и мрачного выражения в глазах матери. Это мрачное выражение было странным – оно всегда было присуще маме, даже когда та смеялась. Выражение это сообщалось дому, и без того неуютному и холодному, и Ане хотелось уйти подальше, на край света, потому что только на краю света хорошо и там все счастливы, и она бежала то к одной подружке, то к другой.

Но как бы хорошо и уютно ни было ей у чужих, девочка возвращалась в свой дом, и ее тут же поглощала недетская горечь – буквально с порога, будто ею были пропитаны стены, полы, двери, мебель, посуда. Ее родители, с хмурым видом бродившие по дому, также источали горечь, но горечь мстительную, взрывную, скандальную, а не ту, что тихо накрывала Аню своим пологом, не пропускающим ничего светлого, доброго, теплого. Все, что девочка видела из окна своей комнаты, тоже было пропитано горечью – люди, птицы, собаки, деревья, двор, дома, свет в чужих окнах, палисадники у подъездов и даже солнышко, потому что Аня была здесь и покинуть этот непонятный ей, пропитанный необузданной каждодневной мстительностью мир она сможет нескоро. Но, в конце концов, все это постепенно учит ее распознавать не только белую и черную стороны жизни, но и не заметные для такой маленькой девочки оттенки.