Вячеслав Сукачев - Причалы любви. Книга первая

– Лена, почему вы такая… – Он не нашел определения, засмеялся и смущенно спросил: – Можно, я вас поцелую?

Конечно, ему все было можно в этот вечер, и он поцеловал Лену в мятно пахнущую щеку и горячо попросил:

– Передайте Борису, что я его сильно люблю.

Лена улыбнулась, от чего ее красивое лицо стало еще красивее, обхватила Славика за шею горячей рукой и тоже поцеловала и ласково пообещала:

– Я обязательно передам.

– Славка, а меня? – капризно топнула ногой Светлана.

Он поцеловал Светлану.

– А Варю?

С той же легкостью Славик склонился над Варей, скользнул губами по ее щеке и словно бы обжегся – так горяча и напряжена была эта щека. Он было смутился чего-то, но тут увидел мать, поцеловал ее, потом отца и растерянно огляделся, как бы ища, кого еще расцеловать. Все это заметили, добродушно засмеялись, и лишь Светлана не упустила случая съязвить:

– Там еще Дамка осталась.

И когда, услышав свое имя, потягиваясь и зевая, в комнату лениво вошла Дамка, смех уже грянул настоящий, на всю комнату. И Славик, легко переходя от грусти к общему веселью, схватил Дамку за передние лапы, поднял и поцеловал в черный холодный нос.

После чая Славик вышел на балкон, глубоко вдохнул прохладный ночной воздух и увидел, что восточная часть небосвода начинает приметно глазу сереть, и что звезды стали словно бы больше и ярче, и легонько шелестят тополиные листья от занимающегося к утру верховика. Тишина и покой были разлиты по предутреннему городу, и светлая грусть переполнила Славика. В ней было все, в этой грусти: предстоящее прощание с городом, домом, встречи с новыми людьми, память о старых знакомых, мечта о ком-то и о чем-то… В ней была вся минувшая и вся будущая жизнь Славика.

Он не заметил, как пришли на балкон Светлана и Варя, чем-то возбужденные, прервавшие разговор на полуслове. Светлана тут же вернулась в комнату, а Варя напряженно замерла за спиной у Славика.

– Вы теплоходом уезжаете? – робко спросила Варя.

Славик оглянулся, обрадовался Варе и, широко улыбнувшись, кивнул:

– Да.

– Вас будут провожать? – Варя прислонилась спиной к стене и спрятала руки. Была она маленькая, худенькая, смотрела исподлобья, из-под короткой черной челочки.

– Будут, – радостно ответил Славик и вспомнил при этом Надечку Дулину, ее ямочки на щеках и зеленые глаза.

– А мне можно будет прийти? – Варя опустила голову и уточнила: – со Светланой?

– Конечно! Обязательно приходите. Знаете, я очень люблю путешествовать на теплоходе. Может быть, мне нужно было стать капитаном. В детстве я об этом мечтал. Ну да теперь все равно – выбор сделан… Я люблю свою работу… – Он немного замялся и добавил: – Будущую… Какая хорошая ночь, правда? Словно специально для меня ее придумали. А я ведь на Амур сегодня ходил. Знаете, такая темная-темная вода, и в ней раскачивается круглая луна. Белая, огромная, и от нее от берега и до другого берега – лунная дорожка. Смешно, но мне так хотелось пройти по этой дорожке. Взять и шагнуть на нее и – не провалиться…

Варя слушала и молчала, и молчал весь мир, таинственно окружавший их в эту минуту.

– Сейчас мне, Варя, вот как хорошо! – удивился сам себе Славик. – И все вокруг хорошо, и вы очень хорошая… Но мне почему-то кажется, что завтра будет еще лучше, в сто раз лучше! Почему это, а? Наверное, – задумался вдруг Славик, – каждый человек ждет от завтра больше, чем есть у него сегодня. Вначале я мечтал поскорее закончить десять классов, потом – институт, сейчас хочу быстрее начать работу, а что же потом? Да, что же потом? Неужели все? – Славик вопросительно посмотрел на Варю, потом неожиданно засмеялся и весело сказал: – А потом – будет суп с котом…

Варя все так же неподвижно стояла у стены и лишь изредка бросала на Славика выжидающий взгляд. В свете луны она казалась особенно смуглой, и глаза взволнованно сияли на ее лице.

– Дети, пора спать, – на балконе появилась Светлана. Она что-то быстро шепнула Варе, засмеялась, тряхнула короткой стрижкой, крутнулась на пятке, словно на каблуке, и чуть ли не силой утащила Варю в комнату.

– Коза, – восхищенно пробормотал Славик, навалился грудью на перила и еще долго слушал, как осторожно шелестят тополиные листья под ним А на востоке все ширилась полоска рассвета, и куда-то в дальний угол отступала эта чудесная ночь, и новый день занимался в той стороне.

Теплоход отходил в одиннадцать часов утра. Но уже в десять на дебаркадере было не протолкнуться от провожающих, плотно и дружно опекавших своих родных и знакомых, собравшихся в общем-то не в такое уж далекое путешествие. Шум, смех, перебранка, слезы – все это смешалось, и в первые минуты новичку было не понять, чего хотят, о чем пекутся люди, зачем весь этот шум и хаос голосов. Но уже вскоре можно было определить среди отъезжающих какие-то общие приметы, заметно отличающие пассажиров ото всех остальных людей. Были это люди в основном добротные, ладно скроенные, но с неожиданной поспешностью в движениях и речах. И если попадался среди них захудалый мужичонка, так и тот норовил каким-то особым кренделем вывернуть жидковатые ноги, выпятить узко сшитую ребрами грудь, умудряясь при этом не потерять степенности, которая, словно тайная мета, была здесь в особом почете. Но редкий человек через пять минут не догадался бы, что это за люди и куда они едут. Разве только этот человек сам никогда и никуда севернее Северного микрорайона не уезжал – тогда другое дело.