Никтория Мазуровская - Так Бывает

– Я не говорил ей «люблю», никогда, слышишь?

– Не важно уже, ты с ней спал. Мне ее даже жалко, знаешь. Ты не только нашу жизнь разрушил, ты и ее подкосил.

– Не говори глупостей, успокойся.

– Это не глупости, а правда, – бушующий ураган уже начал успокаиваться, даже дышать стало легче, – После всего, хочешь сказать, она так и работает твоим секретарем? Или уволил без выходного пособия? Честно.

– Уволил.

– Вот, а говоришь «глупость». – Устало опустилась на стул возле него, сама того не замечая, склонила голову ему на плечо, и на несколько мучительно коротких минут мы замолчали, наслаждаясь тишиной и присутствием другу друга рядом. Совсем чуть-чуть тепла, так необходимого, чтоб затем решительно подняться и, повернувшись к нему спиной, скрывая вновь набежавшие слезы, попросить: – Уйди, Дима. Ты делаешь мне слишком больно, пожалуйста, уйди.

И ничего другого не остается, кроме как бессильно вдавливать ногти в собственные ладони, удерживать себя, чтоб не кинуться догонять его и продлить минуты тишины еще немного. Лишнее это, только душу себе рвать.

Так и стояла, когда услышала тихий щелчок дверного замка. Ушел. И уже после позволила себе сползти по стеночке, опуститься на холодный пол, и, уткнувшись лицом в колени, рыдать беззвучно. Выпускать наружу то, что так долго копилось, что душу травило и рвало на части все это время. Выпускать и, к сожалению, не чувствовать желанного облегчения, не чувствовать так необходимого тепла и от этого рыдать еще сильней, сдерживая рвущийся из горла вой, вой тоски потому, что единственный в мире человек, способный это тепло дать, только что тихо вышел за порог твоего дома и ты сама его прогнала… И остается только сидеть на холодном полу и давить в себе желание кричать и выть от тоски, от бессилия, от холода в душе, от того, что как бы сильно не хотелось, так и не смогла найти в себе силы, чтобы его простить. Не для того, чтобы вернуться, а для себя, чтобы самой стало легче жить. Чтобы улыбки были искренними, чтоб радость на лице была не напускной и притворной, чтоб свободно дышать и знать, что ничего не гнетет, и нет той любви в тебе больше, пережила и отпустила.

Сделать это не представлялось возможным, оттого и сидела, раскачиваясь на полу собственной кухни, давясь слезами и криками и не заметила, как появился Кирилл, не сопротивлялась, когда он меня поднял, усадил на диван и обнял, стараясь хотя бы так облегчить боль.

***

Сколько они так просидели, Кирилл затруднялся ответить, просто обнимал женщину, которую давно считает матерью, обнимал, а у самого кулаки чесались разукрасить дяде Диме морду. Хорошо, что она уже успокоилась и теперь затихла, засыпая. Пусть лучше спит, чем то, что он увидел, когда пошел на кухню посмотреть, все ли в порядке.

Он собой не гордился, но разговор их подслушал, не из праздного любопытства. Ему важно было знать, что случилось и почему Таня вернулась в город такой не настоящей.

* * *

Было начало сентября, как раз закончились уроки, они с ребятами выходили из школы, когда он заметил за воротами на парковке возле поликлиники знакомую фигуру, и не совсем осознавая, что делает, бросился бежать к ней, не думал, что будет делать, если ему привиделось, просто летел, как сумасшедший, к облокотившейся на капот машины, женщине, а когда до нее оставалась пара метров, замер, не веря собственным глазам. Молчание, и все,– снова полетел:

– Вернулась! – кинулся ее обнимать, подхватил и начал кружить, – Вернулась!

– Вернулась, Кирюшка, – грустно ответила и выдавила из себя улыбку.

* * *

Таня теперь постоянно улыбки именно выдавливала, но не улыбалась. Если только совсем редко. Он не понимал от чего, а теперь, услышав обрывки разговора, понял и разозлился еще сильней.

Еще когда Таня только замуж собиралась, желание побить мужчину проявилось с такой силой, что было сложно удержаться, а сейчас и подавно. Останавливало только одно: Таня разозлится, а злая Таня для него – это очень плохо. Ему, конечно, сейчас не восемь лет, и она не даст ему по попе, но видеть в ее глазах разочарование он не мог, да никогда и не хотел. И что делать в такой ситуации, как помочь самому дорогому человеку, -не знал.

****

Утром проснулась, как после запойной недели, не иначе. Рожа опухшая, глаза красные, во рту сухо, как в пустыне, в общем, разложение личности на лицо, так сказать, даже жалко, что не напилась, так хоть был бы понятен такой видок с утра. Это в восемнадцать можно гулять ночь напролет, проснуться и идти по своим делам, как говорится, с небрежной прической, творческий беспорядок: лицо умыла и пошла. С возрастом такие вещи уже не сотворишь, с утра без душа и укладки выглядеть хорошо проблематично. И пусть мне далеко не сорок, но и в двадцать восемь ночь слез налегает свой отпечаток.