Яна Шталь - Женский день, или Каждому своё

– Сашенька, ожидание праздника даже лучше, чем сам праздник, пока ты молод, и у тебя есть время, чтобы ждать, а в нашем возрасте времени уже почти не осталось, вот мы и стараемся наполнить все оставшееся нам время праздниками. К сожалению, старость это трагедия, но трагизм заключается не в том, что мы стареем, а в том, что душа наша остается еще молодой.

Я любил моего деда и бабушку, но жить так, как они, мне не хотелось. Я скучал по России, по нашему хлебу, по морозу, по лужам, покрытым первым ледком, по нашему дождю, но возвращаться не хотел – боялся, что увидев Аришку, начну снова сходить с ума от того, что больше не могу с ней быть просто другом. Однажды утром позвонил отец и сказал, чтобы я возвращался как можно скорей, если хочу застать мать в живых. Я вылетел в тот же день.

Четыре года я не видел мать и проклинал себя теперь за свой эгоизм, за то, что не приезжал ни разу за эти четыре года. От моей красавицы мамы осталась тень, но улыбка была мамина, прежняя, когда я прямо с самолета примчался к ней в больницу Она узнала меня и улыбнулась, а я встал на колени у ее постели и стал целовать ее руку Мама улыбалась, а из ее глаз текли слезы и скатывались на подушку Она не могла говорить, но все время пыталась что-то сказать. Мама умерла перед рассветом. Широко открыла глаза и посмотрела на меня, сделала попытку улыбнуться, но губы уже не слушались ее. Она все смотрела и смотрела на меня, а потом закрыла глаза и вздохнула… и ушла, а мы остались… без нее… навсегда.

Я не помню, как мы вернулись домой. Я не помню ничего из тех дней, что прошли до дня похорон. Наверное, я ел и спал и что-то делал, но я не помню. Я помню кладбище и множество людей, пришедших проводить маму. Я помню, как мамин гроб засыпали землей, я помню венки и цветы, много цветов, множество красных роз, и вдруг две желтые розы. Мама любила желтые розы, когда была молодая и сильная. Я поднял глаза и увидел Аришу. Это она положила желтые розы маме в изголовье могилы. Ариша помнила, она всегда все помнит.

Она изменилась, моя Ариша. Уже не девочка, а женщина стояла напротив и не смотрела на меня. Мне говорили друзья раньше, что у нее был роман с каким-то бизнесменом в командировке, а он оказался женатым. Роман закончился быстро, и у Арины от него ребенок – кажется, девочка. Она пополнела после родов, черное платье красиво облегает фигуру, пышный узел волос на шее, длинный черный шарф на голове, печальное лицо, покрасневшие глаза, почти никакой косметики, да ей и не нужно, у нее классическая красота, которая не нуждается в дополнительном приукрашивании. Она даже не подошла ко мне после похорон. Я догнал ее и попросил разрешения прийти, и она равнодушно пожала плечами. Я пришел вечером и принес ее любимое вино. Мы пили вино, она расспрашивала меня о моей жизни, я нудно и скучно рассказывал. Ей был не интересен мой рассказ, я это видел по выражению ее глаз. О себе она рассказывала мало. Да, у нее был легкий, ни к чему не обязывающий роман, после него осталась дочка. Дочку я тоже увидел, очень красивая девочка, блондинка с большими шоколадного цвета глазами. Совсем на Аришку не похожа – наверное, вся в отца. Ревность начала подниматься во мне со страшной силой. Моя Аришка и тот чужой мужчина с ней, а ведь это мог быть я, и его дочь могла быть моей. Я ушел быстро и, на прощанье поцеловав ее в щеку, ощутил, как удар по нервам, нежный и тонкий аромат ее кожи, и весь мир полетел к чертям. Если бы она сделала хоть малейшую попытку задержать меня, я бы остался и все ей рассказал о своей любви, о том, что нет мне жизни без нее, что если она не может меня любить, пусть позволит мне любить ее, быть рядом, быть отцом ее дочери, но она не остановила меня, и я ушел.

Несколько часов я просидел на лавочке в сквере возле ее дома. Сегодня у меня двойные похороны. Я схоронил мать и должен похоронить мою любовь. Я сидел, курил и, наверное, плакал, потому что проходящая мимо старушка с собачкой на поводке остановилась и спросила:

– Что случилось, сынок? Может, я могу помочь?

– Я сегодня похоронил мать, кто теперь будет меня любить, как она?

– Царствие ей небесное, – перекрестилась старушка, – это тело ее умерло, сынок, а материнская любовь умереть не может, любовь смерти не подчиняется, так и останется с тобой навсегда. Иди, иди домой, сынок, ложись спать, мать во сне к тебе придет и сама об этом скажет. Ах ты, горемычный, иди с Богом, сынок, поздно уже, не сиди здесь один.

Я встал и пошел домой, и правда, всю ночь мне снилась мама. Она была молодая, красивая, в веселом фартуке поверх легкого в цветочках платья, жарила мне и отцу картофельные оладушки и кричала нам: