Яна Шталь - Женский день, или Каждому своё

Наверное, я моральный урод. Скорее всего, так оно и есть. Сегодня 7-е марта, и я знаю, что она ждет меня, и уже накрыла стол своей любимой скатертью, расставила парадные тарелки и хрустальные бокалы, положила старинные серебряные приборы, чуточку подкрасила губы, поправила прическу, брызнула капельку любимых горьковатых духов и теперь сидит в кресле, положив руки на колени, и ждет меня. Она ждет, а я знаю, что не приду.

Аришка – мой старый друг, самый лучший, самый близкий, самый дорогой мой человек, самая любимая женщина на свете. Я уже давно это понял, целых одиннадцать лет я болен любовью к ней. Это всегда хуже, когда болен так сильно, а лекарства нет, и ты знаешь, что помочь нельзя, разлюбить невозможно, и надо жить и притворяться просто другом, старым другом детства, и обнимать легонько, и чмокать в щечку, и похлопывать по плечику. Я не могу сегодня к ней пойти – боюсь, что не справлюсь с собой. Я так стосковался по ней, что держать себя в руках вряд ли получится, я даже боюсь ей звонить и сказать, чтобы не ждала меня сегодня. Боюсь, что услышав ее голос, поеду к ней – и будь что будет. Теперь я знаю всю правду, но я трус, я боюсь их потерять, я не могу их потерять.

Я понял, что люблю ее в ту ночь, когда застал свою первую жену с любовником. Дождь лил, как из ведра в тот вечер, и я ходил под этим дождем, чтобы хоть как-то «отмыться» от той грязи, в которую я «наступил», когда увидел свою жену в объятиях пузатенького мужичка и когда услышал, с каким презрением жена называет меня «банкоматом». Мне было так плохо и так больно, и только одному человеку я мог доверять, и я пошел к этому человеку, чтобы она разделила со мной мою боль. А она не стала делить мою боль, она просто взяла и уничтожила ее, она убила мою боль одной фразой:

– Отомсти ей, как она, так и ты, это будет справедливо, – сказала она и прижалась ко мне своим горячим телом, и мое тело ответило таким же жаром.

Когда наши тела соединились, я вдруг понял, что именно ее мне всегда не хватало, именно она мне нужна для счастья, и плевать мне на Ленку с ее любовником, потому что у меня есть такое чудо, как Ариша, моя Аришенька. Я не мог оторваться от нее всю ночь, я бы и под пистолетом от нее не оторвался.

Наслаждение и упоение, которое я испытывал от обладания ее телом, выжгло боль от предательства жены, мои сомнения, мою неуверенность в себе. Я чувствовал, что могу все, мне все по плечу. Я люблю ее, я ее всегда любил, просто не понимал этого, и она меня любит, она просто не понимала этого раньше тоже, мы должны быть вместе, мы теперь всегда будем вместе. Я был пьян от любви, но протрезвел мгновенно, когда под утро она устало прошептала:

– Тебе легче сейчас? Все будет хорошо, вот увидишь…, – и заснула мгновенно с печальной улыбкой на губах.

И все… какой же я подлец… Я был ее первым мужчиной, и она подарила мне себя, принесла себя в жертву, чтобы я, безмозглая скотина, слабак и рогоносец, не заболел нервным расстройством, не спился, не наглотался таблеток и не попал в психушку. Она спасала меня ото всего этого, как могла, она спасала друга, как умела… и спасла… вот только легче мне не стало. Из огня да в полымя! Как я буду с ней разговаривать, когда она проснется? Что мне ей говорить? Как смотреть ей в глаза? Я ее люблю, я любил ее всегда, недаром у меня столько рисунков и акварелей, на которых только она, недаром на всех моих иллюстрациях у главной героини всегда ее лицо. Ленка после свадьбы порвала и выбросила сотни рисунков и акварелей, на которых была изображена Ариша, но я восстановил некоторые из них по памяти и храню их не дома, а в студии. Я уже давно не работаю дома, я хорошо зарабатываю и могу позволить себе снимать приличную студию.

Я смотрел на нее, как в последний раз. Я хотел запомнить ее на всю мою оставшуюся жизнь, вот такую, какая она сейчас – спящая, уставшая после ночи моей любви. Темные длинные волосы в беспорядке разметались по подушке, осунувшееся бледное лицо, четкие дуги бровей, пушистые ресницы, губы яркие и припухшие от моих поцелуев, тонкая шея, узкие плечики, маленькие холмики грудей, закрытых простыней, и руки раскинуты в стороны, как будто ее распяли. Вот именно… распяли. Отдали в жертву, чтобы такая скотина, как я, продолжал радоваться жизни. Я встал на колени и поцеловал прядь волос на подушке, хотел поцеловать ее в губы последний раз, но побоялся разбудить. Встал и пошел на кухню, достал из стиральной машины влажный ком из джинсов и свитера, сунул в сушилку, а оттуда достал уже высохшие кроссовки. Принял душ, оделся, выпил чай, написал прощальную записку, не удержался и пошел взглянуть не нее еще раз. Так не хотелось уходить, но я ушел и тихонько закрыл за собой дверь.