Вера Кауи - Лучший друг девушки

Родилась она в Филадельфии в конце сентября 1936 года и была младшей из трех сестер. Отец ее, Генри Чарлтон Гэйлорд, был последним по мужской линии представителем семьи, которая обосновалась в этом городе в 1736 году, но чье состояние, придя в упадок, сократилось до единственного дома на Ореховой улице, который его мать удерживала из последних сил и средств и куда он привел свою невесту, Миллисент Стеббингз, тотчас взявшую бразды правления в свои железные руки. Под ее руководством – Генри, хоть и был блестящим адвокатом, особого рвения не проявлял – денежное состояние семьи заметно улучшилось. К тому времени как родилась первая дочь Гэйлордов, Генри уже был ассоциированным партнером небольшой, но процветающей адвокатской фирмы. Когда появилась на свет вторая дочь, он стал младшим ее партнером, а к рождению Оливии, своей любимицы, завершившей количественный состав семьи, он уже был старшим партнером фирмы.

Генри было сорок пять лет, когда Америка вступила в войну. Обнаруженные шумы в сердце и старания жены сделали его вклад в победу подальше от передовой, и к тому времени, как Оливии исполнилось одиннадцать, ее отец уже являлся судьей Верховного суда штата Пенсильвания, где он обрел наконец свое истинное место под солнцем и сделал себе имя, впоследствии выбитое в мраморе, добытое из каменоломни усилиями его жены.

Миллисент, не зная устали, посвятила себя благоустройству жизни супруга и благополучию дочерей. Подстегиваемая собственным нищенским детством на ферме в штате Огайо (обстоятельство, которое она стремилась вычеркнуть из биографии, как и свое настоящее девичье имя – Мария Стеблинская), она хотела подняться на высшую ступеньку социальной лестницы и помочь дочерям сделать достойные партии, заполучив самых лучших мужчин. Лучшими в ее понимании были те, кто, занимая высокое социальное положение, имели достаточный капитал, чтобы поддерживать престижный социальный статус в образцовом состоянии.

Бог не обидел дочерей внешностью: Корделия была статная, настоящая аристократка – типичная представительница Гэйлордов, как гордо заявляла ее бабушка по отцовской линии, – черноволосая и черноглазая; Антонию, светловолосую в мать, отличала поразительная женственность, составлявшая ее индивидуальность. Оливия же, выйдя из подросткового возраста, как поняла Миллисент, превратилась в бесценную жемчужину, и честолюбие матери, подобно только что изобретенному реактивному самолету, ставшему в то время главной газетной сенсацией, взмыло на недосягаемую высоту. С первых же шагов своих дочерей она прививала им стремление к совершенству, они буквально трепетали перед ней, отдавая любовь отцу, который покупал им запрещенный шоколад, поил их газированной водой и позволял играть в догонялки прямо на улице, словом, делал то, что подвергалось осуждению со стороны матери. Ее слово было для них законом, и только изредка отец выступал в роли буфера между ними и ненасытными социальными амбициями их матери.

– Придет день, – успокаивал он девочек после какой-нибудь очередной жестокой головомойки, – и вы поймете, что все это делается в ваших же интересах. (В конце концов, думал он, мне же это пошло на пользу.)

Неразговорчивый, замкнутый, ушедший в себя, Генри Гэйлорд, тем не менее, до мозга костей был предан женщине, которая заправляла его жизнью. Он был подвержен приступам тяжелейшей и неуправляемой черной депрессии: в такие периоды его жена делала все, чтобы никто не заметил происходящего. Для посторонних он был главой семейства. Если ее о чем-либо спрашивали, Миллисент всегда говорила: «А что по этому поводу думает Судья?», с такой очевидной почтительностью относясь к его мнению, что люди удивлялись, каким образом тихий, обходительный мужчина сумел подчинить себе эту необузданную Валькирию [3]. По мере того как процветала семья, Миллисент все больше и больше становилась такой, какой мечтала быть. Изысканно и со вкусом одевалась; имела великолепный стол и могла отлично занять гостей, хотя со слугами была строга и требовала от них беспрекословного подчинения. Такой же была она со своими дочерьми.

В семь лет Ливи уже знала, как следует накрывать на стол, подбирая в тон скатерть, чтобы та гармонировала с фарфоровой посудой, столовыми приборами, с цветами: знала она, что вид пищи так же важен, как и вкус. Она научилась не докучать отцу в моменты его депрессии и знала, что делать, когда приступы эти кончались, умела быстро подать ему любимые бархатные домашние туфли и пепельницу – он выкуривал за день три пачки, – протянуть хрустящую «Дейли рекорд», местную филадельфийскую газету.