Ева Мелоди - Любимец моих дьяволов

– Договори.

– Заткнись. Сейчас больно будет.

И правда, он прикладывает к коленям тампон с перекисью, придавливает к ране, и я вскрикиваю от пекущей боли. Якоб конечно ни малейшей попытки меня успокоить, или хотя бы подуть на колено, не делает. Прислоняет другой тампон к руке. Останавливает кровь и бинтует руку.

– Ты прямо раненый боец, – усмехается.

– Скажи, что хотел сказать, – возвращаюсь к прежней теме. Мне стыдно. Но почему-то отчаянно хочу услышать его мысли. Это мне очень важно. Мы впервые говорим о нас. Нет, конечно никаких «нас» не существует. По сути мы вообще впервые так тесно общаемся. И вопреки всему во мне снова просыпается что-то, разгорается маленький уголек надежды.... И я, как смертельно замерзший путник, едва живой от усталости и холода, ползу к единственному источнику света из последних сил.

– Тебе не понравится. Снова плеваться начнешь.

– Нет. Правда. Ты прав во многом. Я очень виновата. Я убью эту суку Светку.

– Не нужно. Я с ней поговорил. Больше она в твоей школе не учится.

– Даже так? Когда ты успел?

– Я все быстро решаю. Особенно дела, с которыми хочется расквитаться поскорее. – Снова злой взгляд на меня.

Ну конечно. Намек понят. Я заноза, которую надо вытащить как можно скорее. Вот чем меня считает Штаховский… всегда считал. Но все равно бросаюсь на всполохи пламени, даже понимая, что будет больно. И ожоги заживать будут долго.

– Так ты договоришь свою мысль?

– Покоя не дает?

– Люблю когда все предельно ясно.

– Хорошо. Но ты в ответ пообещаешь, что больше никаких вывертов, до самого конца каникул.

– Естественно! Я же сказала, что причина в Светке. Но Глеба я тоже грохнуть хочу. Какая же он мразь! Ненавижу!

– Ему тоже досталось.

– Ты избил его?

– Это уже второй вопрос. А я тебе обещал только один…

– Хорошо. Тогда ответь на первый.

– Хорошо, – вздыхает Якоб. – Ты возбудилась, детка. От меня. Даже там. Где тебя изнасиловать хотели. Где стоял этот придурок с членом наизготовку. Если бы я взял тебя прямо там… тебе бы понравилось. Но это неправильно. Я никогда не дам тебе то, что ты хочешь. Никогда не буду с тобой. Запомни это и очнись уже от своих детских фантазий. Пора взрослеть.

Последние три фразы Якоб не смотрит уже на меня. Сосредоточенно собирает обратно в аптечку бинты, перекись, ватные тампоны. И выходит из комнаты.

Спрыгиваю с комода на пол и долго сижу как оглушенная, пялясь в одну точку. Его слова разбили меня, уничтожили. Так сильно никто и никогда меня не опускал лицом в грязь. Я задыхалась, легкие горели от этого унижения. Сгорала заживо от боли. Спустя какое-то время кое-как заползла на кровать. Сжавшись в комочек, всхлипывала, слезы текли нескончаемым потоком пока в глазах всё не расплылось. Эмоции, захлестнувшие меня, казалось, вот‑вот перельются через край, заполнят пространство вокруг и скоро утону в них. Я захлебывалась ими, яростью, обидой и отчаянной, мучительной жаждой любви, которую сегодня так равнодушно растоптали у меня на глазах.

***

Утром вернулись родители Якоба и были очень довольны – у нас тишь да гладь. Единственное – маленький клочок свитера я не заметила, когда собирала нарезанные в порыве ярости обрывки перед возвращением родителей. Его подняла Ольга. Не говоря ни слова выбросила в мусор, ни о чем не спросив.

Остаток лета прошел на даче. У Штаховских большой дом, мне предоставили выбор из нескольких комнат, и я заселилась в мансарду. Как можно дальше от Якоба. Но он почти все время отсутствовал. Избегал меня. Если же заезжал на дачу, обычно с очередной бабой, я сложа руки не сидела. Хоть и пообещала ему, что буду паинькой. Пошел он! И мои обещания туда же. Я вела себя дерзко и вызывающе. Особенно доставалось пассиям Якоба. Как только видела его с какой-нибудь девушкой, начинала ненавидеть ее просто люто, хоть и понимала, что не права, и девушки ни в чем не виноваты. Но я вредила личной жизни Якоба всеми доступными средствами. Одной наплела что он каждый год лежит в психушке. Причем так натурально – девица такси аж вызвала и свалила подобру-поздорову.

В то лето я поняла, что во мне погибла великая актриса. И начала распускать разные глупые сплетни про Штаховского с еще большим усердием. Удивительно, но некоторые мне верили. А я себя чувствовала мерзкой тварью. Но что-то сломалось внутри, и я не могла перестать, хотя саму выкручивало от омерзения. Я приносила соседского кота и сажала беднягу в любимые кроссовки Якоба, уговаривая бедное животное пописать туда – но в результате коту надоели мои эксперименты, он зашипел и оцарапал меня. Еще один шрам на память о безответной любви…