Ева Мелоди - Любимец моих дьяволов

Это была самая ненавистная из всех работ. Чес-слово, лучше мешки разгружать. Но только не противная Морковка. Она бесила меня. Не знаю чем. Всем своим видом. В детстве она, кажется, была влюблена в меня. Все время вертелась под ногами, раздражала, мешала. Потом я встретил ее в образе неотразимой Леа – девица работала вместе с Василиной в агентстве. И бесила еще сильнее. Между нами сразу вспыхнула ненависть. Лизка не упускала случая навредить Скорос. А еще – уколоть меня, когда на наших глазах за Василиной приезжал Артур. Она знала, как надавить на самое больное. И постоянно давила. Ее бесило, что она такая красавица – а мне похрен. Нет, не то чтобы мне было совсем параллельно. Пару раз я с удовольствием отымел бы эту изысканную сучку в дорогих шмотках. Ну, по крайней мере, до момента, когда по уши втрескался в Василину. Да, возможно, я был бы не прочь пошалить с Лизкой. Если б нее ее папаша. Слишком хорошо я был знаком с этой семьей. Брейкер – не бандит с большой дороги. А серьезный такой урка. Видавший виды, сидевший не раз. Вор в законе, хорошо так поднявшийся в девяностые. Насколько мне было известно, он отправил в больничку не одного Лизкиного ухажера. И этот чертов бзик – чтобы дочь невинной оставалась. Не знаю, до какого момента он собирался ее блюсти и мешать девице жить нормальной половой жизнью, делая ее лишь стервозней, опасней и неадекватней.

В те времена, когда мы сталкивались в агентстве Натальи, Леа было около семнадцати, девчонка совсем. Но уже вполне себе созревшая для радостей секса. Неважно. Папа думал иначе. Наверное, поэтому она такой сукой была. Недотраханной.

Как-то раз мы оказались вместе в одной компании в ночном клубе. Я был с Василиной, точнее, затесался наглым образом в компанию моделей, потому что Скорос там была. Ну а Брейкер – побочный эффект, от нее было не избавиться. Липучая злобная муха. Я сказал что-то вроде этого прямо в лицо Морковке, на ее очередную язвительную шутку. А она швырнула в меня бокал с вином. Осколок порезал мне подбородок, остался едва заметный шрам на память. Вот только не хотел я помнить о Брейкер. Хотел задушить стерву прямо там. Василина удержала… Зато потом очень заботливо держала полотенце, останавливая кровь, пока на такси в травмпункт ехали. За это, черт, в тот момент я был даже благодарен Брейкер…

Вот такие невеселые воспоминания связаны с Лизкой. Хорошего – ни одного. А теперь я должен следовать за ней двадцать четыре часа в сутки. По пятам. Слушать ее невыносимо приторный голос – почему-то со мной она разговаривает именно таким. Сверхслащавым. Наверняка желая унизить. Только мне похер. Надо продержаться пару месяцев. Потом получу свои бабки от Седого и начну свой бизнес заново. Но жрать помои или клянчить в долг все это время – нет ни малейшего желания. Тем более нет желания находиться в данный момент в родном городе. Где Скорос выходит замуж за своего принца. Счастливая, сияющая. Моя несбывшаяся мечта, которая прожгла рану в сердце. Единственная девушка на земле, которая смогла тронуть за душу. Без Скорос все теряло смысл. Мне и смешно было, что так по глупости влюбился… и противно. Ненавижу проигрывать. С Артуром мы крепко сцепились, после такого дружбе хана, не реанимировать ничем. Но вот с Василиной я поступил благородно. Первый раз в жизни… И отныне никогда не собирался поступать благородно с женщиной.

Своей чистотой, невинностью, верой в лучшее… своей трепетностью и ранимостью Василина показала мне мечту. До нее у меня не было привычки романтизировать женский пол. Я относился к женщинам как к развлечению. В лучшем случае. В худшем – как к подстилке. Но Скорос была не такой. Она показала мне, что такое любовь. Как же я завидовал Бурмистрову. Яростно, самой черной, ядовито жгучей завистью.

Я хотел отнять у него Василину. Готов был глотку ему перегрызть за девушку-мотылька. Но когда появилась возможность… когда мне вдруг перепало то, что предназначалось ему… Меня будто тоннами железа к земле прибило, расплющило. Уничтожило. Потому что я понял – отдав мне тело, душой Мотылек все равно порхает с Принцем. Сожаление и мука на ее лице после нашей близости разрушили меня. Растоптали. Таким ничтожеством себя почувствовал. Грязным, недостойным, убогим. Чертом из преисподней, запачкавшим ангела.

Но я все равно цеплялся. Как безумец, как одержимый, боролся до конца, хоть и знал, что с ветряной мельницей сражаюсь и мне не победить. Я бросил к ногам Василины все, что имел. Отдал ей свое сердце, без раздумий, ведь мне оно уже было не нужно. Но она убежала. Скрылась. Я искал ее, но когда нашел – стало еще хуже. Один мой вид вызывал в ней боль и дикие сожаления. Я пачкал ее одним своим присутствием.