Алёна Ковыль - Глаз зелёных зной

–Ревнуешь?

– Тебя? К этой шалаве?

– Кто тебе сказал такую фигню?– обиженным тоном спросил герой моих снов.

– Все так говорят.

– А ты не бегай за толпой, поняла? Учись! Иметь на все свое собственное мнение. Пригодится!

Андрей встал и начал прохаживаться взад и вперед между рядов парт. Я его все-таки пожалела и дала списать домашку по русскому.

– Мы не были парой, запомни, Алиса.

– Были. Мы гуляли.

– Ты сама меня отвергла. Ты меня оттолкнула от своего тела. Тебе не нужна моя любовь.

– Да иди ты!

Стихи начали рождаться все реже, и стенгазеты прекратили раздражать бездарных одноклассников. А я плакала по вечерам под медленные песни девушек в прекрасных платьях в пол. А под конец весны решила во что бы то ни стало превращать себя в красавицу. В ту, у которой не списывают. В ту, которую обнимают нежно за талию и слушают с замиранием сердца. Ради которой сильные мужчины готовы покорить хоть самые высокие горные вершины, хоть спуститься на самое дно океана. И я начала носить туфли и короткие юбки. Благодаря длине юбок ноги казались еще длиннее и еще стройнее.

– Ты должна была бороться за свою любовь. Такие глаза…И просто так отдала той шалаве.

Ларка сидела у меня дома и листала глянцевый журнал. После вечернего выпуска новостей ее отец притащил моего. Не пришли вместе, а именно притащил. Как говорится, на бровях. В прихожей зазвенели упавшие на пол ключи, потом рухнула полка для обуви, потом полетел зонт ,потом, как понятно стало, полетел, отчаянный папаша. Стыдно, конечно. И я плотнее прикрыла дверь своей комнаты. Пускай дядя Валера сам уложит его спать или включит фильм на первом.

–Эти глазки…больше не управляют моим сердцем, -ответила я.

–Ты потеряла всякий интерес к синим глазам?

И Ларка уставилась на приклеенный с тех самых пор вырезанный портрет Димы Харатьяна.

–Да. Он больше не в моде.

–Кто из них?

– Никто! Ни Дима, ни Андрюша меня больше не волнуют. Я буду сводить мужиков с ума, как моя мать. И мне на сцену будут лететь букеты красных роз!

– Размечталась,– рассмеялась подруга и начала отдирать вырезку позабытого кумира от стены.

Из зала отчетливо доносился "Концерт по заявкам телезрителей".Нормально так отец подпевал Газманову и группе "Стрелки",половину слов заменяя своим собственным "ля-ля-ля".Чтобы поддержать отца хотя бы в этом направлении дядя Валера тоже начал басить под "Коммунальную квартиру" "Дюны".На заводе отец занимал место на карьерной лестнице выше, чем седовласый друг семьи. Но когда страна вышвырнула его за пределы бетонного забора, друг протянул руку и через полгода устроил отца на станцию техобслуживания. Простые рабочие мужики были не против после работы принять на грудь и приняли в свою небольшую компанию моего отца. А семейные застолья с шумными гостями за столом и под столом ближе к ночи прекратили существовать, сохранив бывалую прелесть только на полароидных снимках. Это раньше отец помогал приобретать дефицитные детали к магнитофонам, соответственно, и круг его друзей, и близких родственников рос не по дням, а по часам. Вслед за утраченной популярностью и нужностью, один за другим, как вагоны сошедшего с рельсов поезда, из семьи начали исчезать люди. А некоторые остались, как Ларкин отец. Я мысленно была ему благодарна за доставку "посылки" вместе с курьером. И за то, что его дружба оценилась временем, а не количеством подаренных кабелей и прочих шнуров для телика.

– Да ты сама не боролась за своего… кого? Вадика?– наморщила я лоб, когда Ларка снова уселась на место.

– Я просто реально оцениваю свои шансы. Оценила. Прикинула…я не столь привлекательна, как некоторые, вроде тебя.

–Да брось! У тебя модная прическа! Как у той солистки!

– Если уж такую, как ты, бросили, то что могу сделать я? Я провела сравнительный анализ…

– Где ты таких слов нахваталась?– улыбнулась я.– Математик великий! Тоже мне, сравнила она! Линейкой пользовалась, да? И сколько у него в сантиметрах?

Мы с Ларкой расхохотались. А папаша захрапел под неинтересную для его слуха "Агату Кристи".

Как-то раз уже в развеселом мае, когда все одноклассники меняют душные классы на ароматные дворы и сбегают с уроков, я тоже сбежала. Я скрылась из вида от генетики и химии и тихо прокралась в театр. Шла репетиция. Я села с самого края на третий ряд. В зале было темно, и я надеялась, что никто меня не заметит, хотя, конечно, вся труппа знала, чья я дочь. Несколько человек топтались на сцене. Одеты они были, прямо так скажем, не парадно, как будто собрались, чтобы спуститься на второй этаж- проверить почту. И по первым репликам я поняла, что репетируют "Ревизора".Что? Как банально! Все школьники города из года в год приезжают на автобусах именно на эту пьесу, как будто ставить больше нечего! Как будто школьной программе, кроме Чехова и Гоголя, уж и предложить нечего для театральных подмосток. Так…кто там у нас директор? Впереди, посередине стройного ряда бархатных красных кресел. Ах, да…старый пень. И почему его до сих пор не снимут на общем собрании отдела культуры родного города? Мыслит он шаблонно, а о таком понятии, как креативность, небось, и не слышал. Вот я была бы режиссером-новатором и поставила что-нибудь современное, например,"Трамвай "Желание".Да и зачем репетировать то, что уже ставили сто пятьдесят лет назад? Главный герой забыл свое имечко? Я усмехнулась. Но тут же поняла, что люди стоят на сцене ,не знакомые для меня. То есть мать я знаю, а новенькие, наверно, пришли после училища. Все молодые. Время пропущенной генетики тикало, и актеры начали скучать, переваливаться с ноги на ногу, кашлять в кулак, чтобы не потревожить покой загадочного закулисья. Я поняла, в чем дело. А дело в том, что кто-то опаздывал. Девушка, которая играла роль дочери Городничего.