Максим Шарапов - Нюрнбергский лабиринт

Переварив первое пристальное внимание незнакомых людей, я спокойно слушал теперь их короткие автобиографии, внимательно вглядываясь в новые лица. Я давно уже играл сам с собой в увлекательную психологическую игру, пытаясь разгадывать незнакомых мне людей, впитывая их слова, взгляды, жесты. А потом постепенно пробирался к ним внутрь, подтверждая свои предположения или разочаровываясь в них.

Через неделю я уже составил в голове виртуальную карту взаимоотношений моих слушателей. Лидером мужской половины был американский парень Билл, очень гордившийся своим британским происхождением. Билл выделялся хорошей спортивной фигурой и сильными руками. Он был уверен, что в свои неполные двадцать два года уже знает про жизнь всё, и это немного отупляло его. У него была своя маленькая свита, состоявшая из турецкого парня Бату и албанского студента Дардана. Они старались любыми способами обращать на себя внимание, и были для меня самыми сложными студентами.

Как всякий лидер, Билл нравился многим девушкам. Но только не Хельге. Хельга была самой независимой и самой очаровательной в группе, опровергая своей внешностью известное мнение, что большинство немецких женщин не слишком красивы. Нос с небольшой плавной горбинкой, особый, выдающийся вперед подбородок не мешали ее красоте, но делали прелесть девушки непривычной для русского взгляда. Несмотря на свою двадцатилетнюю молодость, она казалась сильно старше сверстников, но взрослость ее проступала не во внешности, а в неуловимой манере держаться, и глубине, прятавшейся за занавесом голубых глаз. Я чувствовал, что эта девушка немало пережила, но, сильно надышавшись подростковой свободой, вовремя сообразила поменять вектор своей жизни благодаря природному уму и характеру.

Хельгу хотели все парни, которые учились с ней в группе, и это было хорошо видно с моего преподавательского места. Мне показалось даже, что между ней и Биллом уже были быстрые, не очень нужные ей отношения, память о которых теперь царапала мужское самолюбие американца. По крайней мере, один студент, Дардан, был серьезно, болезненно в Хельгу влюблен, но рассчитывать на ее взаимность тоже не мог: сокурсники уже не цепляли женское подсознание Хельги, своего мужчину среди них она не видела.

Нового преподавателя пробовали на вкус, и больше всех старался Билл. Ему было важно, чтобы его неформальное лидерство поглотило и меня. Еще перед началом первой лекции он заявил, что выговаривать мое имя – Дмитрий – будет очень сложно, и предложил меня как-нибудь упростить. Гюнтер, прислонившись спиной к стене и скрестив на груди руки, с улыбкой наблюдал, как я выкручусь из этой ситуации. Но выкрутила меня Хельга, которая среагировала быстрее:

– А можно мы будем называть вас доктор Дим? – она дружески улыбнулась.

– Доктор Дим? – я посмотрел на Хельгу и сделал паузу, – Конечно.

Дим. Просто и на европейский манер, да еще доктор. Мне понравилось, хотя никаким доктором я еще не был.

После неудавшейся попытки свести обращение ко мне до снисходительного, Билл несколько раз провоцировал меня двусмысленными вопросами, которые должны были показать всем мою некомпетентность в некоторых деталях, косвенно связанных с моей научной темой. И, правда, я знал не все, о чем он спрашивал. Но тут меня выручало житейское остроумие, прижившееся во мне еще до научной карьеры, и я разворачивал его вопросы против него самого, заставляя всю группу смеяться.

– Дим, вы не торопитесь?

Она окликнула меня, когда я уже вышел из университета на улицу.

– Нет, – остановился я. Мне льстил ее интерес.

– Тогда хотите, я скажу, что думаю о ваших лекциях?

– Конечно, – согласился я, надеясь, что ее комплименты не будут слишком приторными.

– Ваши лекции профессиональны, но очень скучны, – выдохнула она.

В моем лице, наверное, что-то переменилось, потому что она добавила:

– Вы же не обижаетесь на правду? – и, не дожидаясь моего ответа, продолжила, – создается впечатление, что вы хорошо знаете, о чем говорите, но вам уже скучно. Ваши мысли уже где-то дальше, поэтому произнесенные слова эмоционально пусты и не трогают. А я слышала, что русские часто побеждают как раз за счет своих эмоций. Хотя я плохо знаю русских, – она, наконец, замолчала.

Обвинить меня в мелких эмоциях мог только тот, кто меня совсем не знал. Но она была права: то, о чем я говорил на своих занятиях, я давно пережил. Я нервно мотнул головой в сторону и заметил куривших на крыльце университета Билла и двух его приятелей.