Николай Мурыгин - Рыцарь-м*дак

«Что я тут делаю, зачем ввязался? Зачем выбрался из своей темницы?»

По мере того как я отхлёбывал из бутылки, мысль теряла чёткость, а обида казалась всё более незаслуженной.

«Это Юрген во всём виноват и ему подобные. Никто из тех, кто сейчас оказался в этом зале, не хотел бы тут находиться. Меня подговорил устроить эту встречу мой агент, чтобы попробовать влезть без мыла в зад побогаче, Братовскому советовал посетить банкет его агент, потому что будет кто-то из депутатов, молодые актёры пришли по совету своих агентов, ведь будет Братовский – каждый пришёл по совету его агента или менеджера, чтобы улучшить или укрепить свой имидж. Вот кто правит миром по-настоящему. Блядское масонское ложе менеджеров и секретарей».

Бутылка почти полностью опустела, возмущение лезло через край. Я вскочил на ближайший рядом стол и что было силы крикнул:

– Вы все – лицемерные пидорасы!

Меня услышали только несколько ближайших к столу компаний, но не придали значения – наверняка они даже не узнали меня в лицо. Музыка заглушала звук моего голоса. Кто-то начал тянуть меня за рукав пиджака – это был Юрген.

– Отъебись, немчура! Ты сам сказал, что я имею права на пьяную выходку.

– Да, на какую-нибудь безобидную весёлую шалость, а не называть всех вокруг пидорасами. Тут помощник мэра, ты в своем уме? – шипел он мне на ухо.

– Скажи мне Юрген, ты дебил? Какая пьяная выходка может быть безобидной?

– Слезай со стола, скотина.

– Хер тебе! – я освободил руки поочередно из рукавов пиджака и оставил его в цепких лапах Юргена.

Перепрыгивая с одного стола на другой, дохлёбывая остатки из бутылки, опасно балансируя, я добрался до сцены и стал пытаться докричаться до музыкантов. Постепенно весь зал стал внимательно следить за моими перемещениями, а значит, был готов услышать всё, что я о нём думаю, осталось только усилить голос. В паузе между песнями я смог докричаться до солистки, и она нехотя вручила мне микрофон. Я откашлялся.

– Меня слышно?

Из разных краёв зала потянулись, словно разбитые осколки, нестройные звуки, которые означали положительный ответ на вопрос.

– Это хорошо. Ведь я должен сказать вам всем одну важную вещь. Возможно, кроме меня этого никто никогда не скажет. Вы готовы?

Вспомнив, как в студенческие годы я подрабатывал ведущим на мероприятиях, я выделил особой праздничной интонацией конец фразы, но желаемого эффекта это не возымело, вместо хорового «дааааааааа!», на которое я рассчитывал, прозвучало, чуть более стройное, чем в первый раз, но скорее недоуменное «дааа». Но и этого мне было достаточно. Я внимательно всматривался в звериные морды, которые выжидающе глядели снизу-вверх. Я представлял, как исказятся их гримасы, когда они услышат, что я собираюсь сказать.

– Так вот…

Я не успел даже начать говорить. Приёмом из регби Юрген с разбегу своим телом смахнул моё со стола, и мы вместе повалились под сцену.

– Ну и сука же ты, – сказал я, приподнимаясь на локтях, пытаясь наощупь оценить ущерб от падения, – фашист!

– Ты мне потом ещё спасибо за это скажешь. Russisches Schwein.

Я огляделся вокруг: стол, с которого меня сбили, оказался сломан пополам. При падении, похоже от удара, круглая столешница раскололась на два, почти что ровных, полукруга. Одна его часть всё ещё была прикреплена к ножке, вторая упала на пол, и облокотившись на сцену, напоминала теперь восходящее из паркета коричневое лакированное солнце. Я залип, представляя, как оно вот-вот вырастет из полов полностью и у нас снова окажется целая столешница. Сбоку, совсем рядом, но казалось, что очень далеко, зло кряхтел и отряхивался Юрген. Наверно, я бы мог так просидеть ещё долго, но от странных мыслей о деревянном солнце меня отвлёк знакомый женский голос, он единственный звучал как что-то реальное сейчас.

– Мда, мальчики, весело тут у вас. Не зря пришла.

Перед нами стояла Маргарита Резник – возможно самый честный человек в этом помещении. Подобные мероприятия – её работа. Она ненавидит мою книгу, возможно даже сильнее, чем я сам. И то, как она об этом писала, чертовски заводило меня.

Я постарался придать своему плачевному положению хоты бы долю непринужденности и, не вставая с пола, закинул ногу на ногу.

– Марго, ты ли это? – я знал, что её раздражало, когда к ней так обращаются, – а мы тут решили банкетный зал громить, не присоединишься?

– Если бы его спроектировал и построил ты, Наум, я бы с радостью этим занялась. А так, прости, радости мало.