Константин Покровский - Исход

Пришёлся этот непостоянный стряпной на такие утра, когда приходил Виктор, холодя его широкую, взмокшую от необычного труда спину. И не готов он оказался вылечить затеявшееся в душе, не понимая: что делать с этим чувством дальше.

Несколько раз Катя после встречи с Виктором находила букеты на своём пороге. Они теперь не заносились в дом и сваливались матерью на землю. Девушка старалась не обращать на это внимания, обозлённая открывшимся ответом на так мучивший её вопрос. Всё найденное было выброшено на помойку.

Разве понимал Виктор, следуя вскрывшей его тайну надуманной обязанности приносить цветы девочке, как глубоко затащил его этот туман, что кроме безнадежности и нарастающей глупости всего положения, ничего другого не можно ожидать? Ничего он не мог такого думать, как ребёнок, любя и отдавая – просто так, он продолжал свою жизнь, первый раз ощутив в ней кого-то ещё… Свыкаясь с новым состоянием, он конечно ждал чего-то, но и не старался определяться как он будет поступать в случае принятия Катериной его ухаживаний или отказа от них.

Виктор шагнул интуитивно, неумело, чистой волей бескорыстной души в сторону, совсем ему незнакомую, пугающую своей непонятностью и непостижимой потребностью в этой маленькой прекрасной девушке. Задурманивали ночи его глаза, ставшие вдруг такими долгими, закутали пресной пеленой голову, что потерял он ход времени, похудел, приобрёл выцветший болезненный вид.

И где ж ему было заметить в таком состоянии, что смеются над ним другие, передразнивают, а некоторые, глупые и непредсказуемые, таскают к порогу Катиного дома кусты цветов, надёрганные с корнями по чужим клумбам, найдя в этом забаву и щекоча в своём незрелом рассудке безумные, преступные идеи, не боясь быть услышанными в пьяных своих выкриках…

***

Просыпаясь, всякий счастливый видит свет.

День скидывает весь ночной дурман, выгоняет из души хворь, боль, сомнения всякие, старается так, что может не сохранить в карманах своих ни щепотки живой земли. Выметит за своё белое время неустойчивое, погремит звоном битого хрусталя и, смеясь, постепенно начнёт портиться: поникая, ослабляясь в собственных тенях, и воскрешая после – к новой ночи (вот где парадокс) саморучно умерщвлённое. Тогда и происходит торжество личной правды. Перед временем сна: вот оно – что было настоящим, о чём может и стоит думать, как о единственно правильном…

Зазвенит перед сном мысль, кажущаяся единственно верной, как открытие, прозрачная и во всём понятная. И кажется непоколебимой её истинность в такие минуты.

Вдохновляется взор на вещи хрупкими крыльями ночи и дурманит сколько вздумается, пока идёт её время. Здесь место слезам и тоске. Вот где оно – о чём трясётся переживаньями душа и покоя не даёт. Вот где зло и зависть прочая. Вот они, собственно, люди (перед сном в своих эмоциональных отчётах). А что будет после? За вздохом – выдох, а между ними тишина и суть наша.

Души с их сегодня, с их настоящей вечностью – вдыхают легкие – и живёт тем день, отрезвляясь таким живительным напитком искренности, охваченный откровением, а к луне возвращает отобранное не по справедливости…

Такие минуты надо доверять словам. Тогда любовь способна сказать, что она – любовь, если кто-то сам ещё до той поры слеп оставался и не понял всего.

5

Уберег Господь Виктора от многих тяжестей.

Не решил Витя ещё подойти к Кате. А день за днём закатывал его всего, как каток по свежему асфальту в ровную, нудящую струну. И всё оказалось способным играть на той струне: что ветер, шебаршащий листвой, что люди вокруг, к которым Виктор был всегда безразличен, спрашивая не заболел ли тот, что и сам думать стал про себя – болен.

Сдвинул Виктор с кухни стол со стулом в комнату, выходящей окнами на дорогу, и сидел часами, ожидая, когда покажется Катя. К помутневшим глазам липло голубое небо, едва отражаясь точками кружащих над Волочихой коршунов: кто выше, тот сытней.

Могли бы говорить, птицы рассказали б не мало интересного. Летающие люди вдохновляются небом. И, думается, больше всего видом на землю сверху, эйфорией полёта и ощущениями освобождения от того, что там, внизу. Встряхнувшись от ворсистой пыли повседневной пряжи проблем и суеты, опасаясь втянуть в ноздри противную лохматую сыпь, люди поднимаются, утопая в свежести и ощущении дорогой свободы. Каждую минуту грудь занимает у огромного неба кусочек этой живительной простоты, выдыхая даденное, точнее возвращая – обещаниями, самое первое из которых – жить.