Людмила Захарова - Философия любви. Рассказы

– Ада, ты не видишь ада! Это беспредел.

– Мне хватит, что я знаю жизнь, – взорвалась ты.

И я еще надеялся, что мы успеем уехать и подвел тебя с бумагами. Цепь событий замкнулась. Я был там, с ними. Я не рассказал тебе ничего о деле, я был причастен. Я кричал тебе: «Оставь меня, уйди, уезжай одна».

Ты разглаживала мои слезы по щекам: «Нет, нет и нет, мы уедем вместе, Дитеныш, обязательно уедем». Я прижимался к впадине твоего живота, ловил твои руки, выцеловывая все линии на ладонях: «Родная, я решил».

Я выбрался от них, но был пьян и наколот. Начал с веревки. ЛСД один кубик – семь тысяч, в месяц ты зарабатывала на десять-пятнадцать кубов. «Этого мало, ты не потянешь, Ада».

Были сумерки. Лезвия. Я ведь просил тебя уйти. А ты отнимала одно за другим и почти уговорила, я хотел смыть липкие прикосновения дружков своих. Когда я не смог уснуть у себя дома, уже была ночь. Мы спешили попасть в метро, чтобы вернуться к тебе. Сколько ты простояла на коленях? Не рыдая, не отирая слез? Я кромсал свои вены, а ты была бессильна, но вновь и вновь захватывала порезы мокрыми, скрутившимися бинтами, не боясь намокнуть в багровой пене ванны. Сколько имен ты подарила мне? За всю мою беспутную жизнь, где прошмыгнули сотни баб, я так и не услышал десятка из тех имен, которыми ты завораживала мой порыв уйти от судьбы… Глупая, это не слабость. Я спасал тебя от страшного «субботника». Тебе не надо знать, что это значит. Ты бы не смогла написать ничего.

По ночам ты шептала странные сюжеты, невыносимо светлые романы. Невыносимо светлые, нелепые, недоступные здесь, в этой жизни. Промельк света: до и после. Я же кричал и плакал тебе: «Я не хочу стать волком, Ада! Ада, ты не знаешь ни ада, ни этой жизни, ни рая, ты сумасшедшая, Ада». Я не любил тебя. Я боготворил твои прикосновения, а кровь просачивалась во сне, оставляя на стене запекшиеся капли. Я шел за тобой. Исповедь. Я каялся, а у церкви меня поджидал дьявол, я чувствовал его ухмылку. Я больше не пошел к батюшке. Он не мог нас венчать без расписки. А ты уже боялась, но все же обещала мне, что, как только уедем, то так и повенчаемся. «Обязательно, Дитеныш».

Я молчал. Ты чувствовала все, что происходило со мной. В который раз я оставил тебя? А ты не ревновала, лишь передвинула мебель, не сумев отмыть обои. Тревожный и красивый сентябрь напоминал о тебе каждым листом, кружившим надо мной как твоя душа. Я не подходил к телефону, но не из-за тебя. Я был верен, Ада. Я не снимал кольца и не думал отступать, просто я заехал к себе. Меня ждали, пощадили, простили, – с такими руками я им пока не был нужен. Я сел на иглу, дружки угощали. Ада, я задолжал, но не мог спать. Несколько суток без сна, в корчме, когда и водка не берет. Беспредел, Ада…

Ты проснулась от залпов, ты испугалась стрельбы. Московский конфликт. Ты разлюбила бабье лето и вздрагивала от выстрелов под окном, в ночи. А я был там. Нет, Ада, не в оцеплении, а в белом горящем доме. Я обещал тебе, что не стану волком. Я вышел, дополз к тебе. Я со школы ненавижу красные флажки и уже ничего не боюсь. Вот тогда ты и плакала впервые. Плакала от счастья: «Живой-живой!» Я часто снился тебе, моя душа всегда приходит к тебе, и ты все уже знаешь, не факты, нет. А я стрелял, Ада, стрелял без промаха. И на крышах еще остались затравленные волки, но я ушел. Ушел. Один из немногих. Мы бродили золотящимся парком, говорили о прошлом и будущем России. Ты бередила мне душу щемящей ностальгией о предках, о наших – бывших. Разве сейчас мы рвались бы уехать от твоей нищеты, от тлена, поразившего мое поколение? Конечно, ты старше, что тебя спасает от беспредела, но ты в сто раз моложе тех шлюшек двенадцатилетних. Прости, Ада, это мой круг. Ты не любишь грязи, но не можешь охранить меня от нее здесь. Я это видел. Но там – там я смогу обезопасить тебя от всех невзгод. Я буду пахать, Ада. Ты станешь моей песней, моей картинкой. Я сам буду подбирать тебе наряды. Я знаю, что мне делать, потерпи немного. Я рассчитаюсь с ними за все. Я только съезжу в одно место. Стреляет без осечки.

Когда ты сломалась, Ада? Почему ты не позволила мне сделать это? Почему? Да я зарезал твою карьеру, подмочил репутацию, но ты была очень красивой, тебе все прощалось. Ты сама оставила престижную работу и не из-за меня, устала носить улыбку. Днем в парке, я пояснял тебе каждый выстрел – холостой или нет. Я мог под этот шумок убрать всех, с кем повязан. Меня не успели бы вычислить. Мы бы уехали сразу. Я вернулся со всем необходимым через неделю, готовый к бою. Мои вещи ты перевезла к маме, а в записке: «До тех пор, пока… пока я, пока ты… и подпись: тетя Ада». Что я должен был осознать, решить, сделать?!