Глеб Карпинский - Вино для любимой. Детективный роман

– Это тебе, дурак, на чай, – выругался клиент и побежал к выходу.

– Еще пожалеешь, маляр! – прохрипел оскорбленный охранник, пока в суматохе тот толкал дверь не в ту сторону, искренно не понимая, почему она не открывается, а надо было лишь по-другому потянуть ручку. – Прогадал ты! Тут не дичь какая-то, а частный банк. Тут деньги не рисуют, тут деньги отнимают.

Наконец художник открыл дверь и перед тем, как выбраться на улицу, сделал издевательский реверанс кассирше, выдавшей ему займ.

– Мое почтение, сударыня! – попрощался он.

– Пшли-с вон! – завопил директор, не желая больше слушать ехидство клиента. – Пшли-с вон!

Затем толстяк хлопнул в ладоши и прокричал:

– Закрываемся, девочки! Все-с могут быть свободны-с.

Но все это было излишним. Все только и ждали, чтобы покинуть помещение. И в приглушенном свете мимо директора быстро замелькали тени спешащих сотрудников, и скоро в банке никого не осталось. Лишь кассирша в красном крутанулась на кресле, дважды показывая боссу свою татуированную спину. В ее руке уже было заявление об увольнении по собственному желанию, и она положила его в ящик кассы и выдвинула наружу.

– Сегодня-с, наверно, затмение-с на солнце. Один-с псих прямо на улице-с наскочил-с, чуть с ног-с не сбил. А этот-с с бородкой охранникам чаевые раздает-с, точно в дешевой кофейне-с!

Поросячьи глазки толстяка пытливо пробежались по заявлению, пока кассирша терпеливо ожидала свой вердикт.

– В Париже сейчас мода-с на мини-юбки, – сказал, наконец, директор банка, – даже господствуют-с футуристические образы. Но согласитесь, Катерина Андреевна, что в платье-с женщина смотрится куда-с привлекательней. Вы меня сегодня-с очень удивили-с с этими Вашими-с фокусами-с… Прямо Шерон-с Стоун! Как Вы его пригвоздили-с, как… это надо было видеть-с!

Затем он на глазах кассирши разорвал ее заявление на несколько маленьких кусочков.

– Сегодня-с, Вы были на высоте-с, Катерина Андреевна. Пожалуй-с, пришло время поговорить-с о повышении оклада-с.

Но Катерина Андреевна отрицательно покачала головой.

– Дело не в зарплате, Вениамин Кристофорович, а в перспективах. Мне все осточертело, – и она повела ребром ладони по горлу. – Сидеть в душном офисе все дни напролет и заниматься раскулачиванием населения, увы, но это не моя стезя. Я Вам еще сегодня за обедом говорила об этом, что собираюсь уходить, но сейчас вдруг поняла, что надо действовать решительно.

И она потянулась за новым листком бумаги, чтобы еще раз написать заявление.

Ветер сильно подул в лицо, и она, повернувшись к нему спиной, какое-то время стояла, пережидая этот внезапный вихрь. Ее пальто из альпака выделялось в темноте белым, колышущемся пятном. На мосту в этот час никого не было, лишь изредка проносились автомобили, освещая фарами одинокую женщину. Она подошла к краю, подгоняемая ветром, и положила свои озябшие руки на перила. Она часто так делала, размышляя о бренности жизни, вглядываясь в бездну омута, манившую ее каждый раз, когда она шла на ненавистную ей работу или возвращалась с нее. Этот качающийся через реку мост словно специально воздвигли на ее пути, чтобы она понимала, как шатка эта конструкция по имени жизнь. Именно сейчас, когда она покинула банк навсегда, омут особенно пугающе притягивал к себе, манил в свои темные воды, в которых отражались блеклые фонари набережной и рекламные вывески близ стоящих зданий.

Она сильно устала за этот день и до сих пор не верила, что все же решилась порвать с ненавистной работой, забирающей все ее жизненные силы, загоняющей ее каждый раз в стыдливое стойло. Сколько ограбленных банком и обреченных на нищенское существование вот так, как и она, стояли, возможно, на этом мосту и вглядывались вниз, решаясь на свой последний прыжок!?

В ее прекрасных глазах уже не было слез. Женщина была полностью опустошена и даже позвонила бывшему мужу, с которым она все еще жила по инерции и делила квартиру. Она переживала, как там ее Кнопа и может ли он встретить ее. Но бывший муж задерживался в клинике и пытался в спешном порядке к завтрашнему утру подготовиться к нашествию комиссии из министерства.

– Катенька, ну чего ты так убиваешься! Ну, успокойся, пожалуйста, – проговорил он в трубку, стараясь сохранить ласковость в голосе. – С Кнопой твоей ничего не случится. Если что, сделает все дела на коврике. Ей не в первой. Я сам буду за полночь. Увы, дела.

Она еще долго слушала в трубке прерывистые гудки и вдруг неожиданно поняла, что в свои сорок лет никакие собаки не заменят детей. Да, она никогда не знала радости материнства, и инстинкт, подогреваемый шумом детских площадок и видом беременных или уже с колясками мамочек, каждый раз толкал ее в состояние неполноценности и даже ничтожности. Ей срочно нужно было заботиться о ком-то, чтобы раньше времени не превратиться в склочную, завистливую, брошенную всеми старуху. Поэтому она пару лет назад завела для себя маленькую собачку – йоркширского терьерчика, девочку, и баловала ее, как только могла, и находила в этом утешение.