Эмили Гиффин: Любить того, кто рядом

— Я по тебе скучал.

Ушам своим не верю. Лео по мне скучал? Не может быть. Хотя, с другой стороны, Лео не станет плести сладкую ложь. Он всегда говорит что думает, нравится это тебе или нет.

— Прости меня, Эллен, — вдруг произносит Лео.

— За что? — спрашиваю я.

Можно ведь просить прощения всерьез, «на разрыв сердца», мучительно сожалея о содеянном. А можно просто из вежливости, чтобы зла не держали.

— За все, Эллен. За все…

«Довольно точная формулировка», — думаю я. Расправив левую ладонь, бросаю взгляд на обручальное кольцо и говорю сдавленным шепотом, потому что в горле комок:

— Да ладно тебе… Все в прошлом.

Самое интересное, что это правда. Было и прошло.

— Я знаю, — кивает он. — Но все равно прости.

Отвожу глаза. Оттолкнуть его теплую ладонь я не в силах.

— Нечего мне тебе прощать. Все прекрасно.

Лео слегка сдвигает густые, словно нарисованные брови (я, помнится, в шутку предполагала, что он их подравнивает у стилиста).

— Так уж и прекрасно?

Догадываясь, к чему он клонит, я тут же выдаю:

— Более чем. Все великолепно.

На лице Лео появляется неотразимо-ироничное выражение, которое я, оказывается, хорошо помню. Сердце тут же защемило. Как я хотела быть с ним вместе, как верила, что у нас все получится…

— Так, может, нам, Эллен Грэм, стать друзьями? На радостях, что у вас все так великолепно?

Я придирчиво пытаюсь найти причину, чтобы отказать, но не нахожу. В конце концов, равнодушно пожимаю плечами и роняю:

— В самом деле, почему нет?

Потом высвобождаю руку. Следовало сделать это раньше.

Из кафе я выхожу нетвердой походкой. Меня обуревают самые противоречивые чувства — грусть, негодование, неясное ожидание. Погода вполне соответствует моему состоянию — похолодало, дождь усилился и теперь сечет наискось. Ну и пусть. Отчасти даже хочется замерзнуть и промокнуть до костей. Это легко устроить, стоит пойти домой пешком — путь неблизкий. Но что, собственно, случилось такого, чтобы предаваться меланхолии? Нет уж, поеду домой на метро.

Я целеустремленно шагаю к ближайшей станции, отгоняя мысли о Лео. Они, эти мысли и воспоминания, хорошие и плохие, отказываются оставлять меня в покое. «Старая история», — бормочу я вполголоса, спускаясь по ступеням «Юнион-стейшн». Прохаживаясь по платформе, старательно обхожу лужи и придумываю, чем бы отвлечься: покупаю пакетик карамели в киоске, читаю заголовки газет, прислушиваюсь к чужому диалогу о политике и заинтересованно слежу за крысой, перебегающей рельсы. Что угодно, только не прокручивать в голове наш разговор! Стоит открыть шлюзы, непременно хлынут вопросы и накроют меня с головой. И буду я как заведенная анализировать текст и подтекст нашей беседы без конца. Когда я была одержима Лео, так всегда и происходило. «Что он хотел этим сказать? А почему не сказал то-то и то-то? Он меня все еще любит? Он тоже теперь женат? А почему он об этом умолчал?»

Не важно, твердо говорю я себе. Теперь это совершенно не важно.

Наконец подходит поезд. Час пик, вагоны переполнены, но мне удается втиснуться. Рядом со мной мать с дочерью лет семи, одинаково востроносенькие и симпатичные, обсуждают, что приготовить на ужин. Девочка в нарядном синем пальто с пуговками-якорями с надеждой смотрит на мать снизу вверх:

— Может, макароны с сыром и чесночные тосты?

Я думала, мать возразит, как привычно возражают взрослые на детские просьбы: например, что они совсем недавно ели макароны, или что-то в этом роде, — но она улыбнулась дочери и сказала:

— То, что надо для дождливого вечера!

Тепло ее голоса наверняка нужно девочке не меньше углеводов на ужин.

Вспоминаю свою маму. Надо сказать, это происходит очень часто, и для этого мне не обязательно натыкаться взглядом на пару «мама и дочка». Мысли соскальзывают на проторенный путь, — а какой бы мы были парой? Какие бы у нас сложились отношения, будь она жива? Была бы я из тех, кто постоянно бунтует против родительского гнета и ни под каким видом не допускает мать к своим секретам, особенно в сердечных делах? Или я принадлежала бы к другому сорту дочерей — нежных и открытых, как, например, Марго, которая созванивается со своей матерью по нескольку раз в день? Нравится думать, что мы были бы очень близки. Не то чтобы я хотела иметь в ее лице этакую подружку «не разлей вода», «дай платье поносить» — для этого моя мама была слишком строгая. Мне представлялась близкая душа, которой можно без утайки поведать и о Лео, и о разговоре в ресторане. Я бы ей все-все рассказала — как он за руку меня держал, как я сейчас переживаю…