Лариса Барабанова - Лёгкая

Дырочка на чулке. На большом пальце правой ноги. Она не может не знать! Не может сидеть тут и не знать, что у неё на чулке дырка! Дыра! Хоть бы спрятала ногу под стол, что ли, так нет же – выставила на моё обозрение. Правую ногу (с дырищей!) закинула на левую и покачивает ей, а я взгляда оторвать не могу. Вот всегда я так: обращаю внимание на несущественные мелочи, а о главном забываю. А может, они очень даже существенные, эти мелочи. Как посмотреть…

Нет, надо поднять наконец-то глаза и посмотреть ей в лицо. В конце концов, мне-то нечего стыдиться. Это не я переспала с её будущим мужем за два дня до свадьбы! Но поднять глаза у меня получается только до чашки кофе, которую она только пригубила и поставила обратно на блюдечко. Бледно-розовый след от помады, еле-еле видный. Она не красится ярко, ей незачем – красавица! Я вот и не смотрю на её лицо, а помню, что оно прелестно, как у куколки. И абсолютно невинно, как у котенка. Она не наглая, хотя я её и заподозрила в этом сначала. Она лёгкая . Вот есть такие девушки и женщины даже – лёгкие. Им все дается как бы само собой – и красота, и грация, и приятный голос. Они не сидят на диетах и не потеют в спортзалах. Мужчины столбенеют, встретившись с ними, а женщины, которым повезло меньше, завидуют. Невозможно подделать легкость, как невозможно слону стать бабочкой. И кажется, что нет у этих бабочек ни одной проблемы в жизни – знай летай с цветка на цветок и наслаждайся нектаром.

Но так случилось, что напротив меня сидит бабочка как раз-таки с проблемой. Иначе бы она сюда не прилетела. Бабочка молчит, и делает это так естественно, что мне остается только начать разговор самой:

– Давайте познакомимся для начала. Меня зовут Вера. Вы, может, и не знаете ещё. А Вас?

– Наташа, – улыбнулась девушка. И замолчала. И опять – как будто так и надо.

– Итак, Наташа, зачем Вы ко мне пожаловали? Знакомство наше было кратким и не слишком-то приятным, и я Вас снова увидеть совсем не ожидала, – я взвешиваю каждое слово и заставляю себя смотреть ей в глаза. Голубые и абсолютно невинные.

– Я беременна, – выдает Наташа и отпивает из чашки немного кофе. Заметив мой вопросительный взгляд, добавляет: – Станислав Дмитриевич, видимо, сменил номер телефона, и я думала, что найду его самого здесь. Мне очень нужно с ним встретиться.

– Как видите, его здесь нет. Уже два месяца, собственно, нет, – отвечаю я и, хоть ты тресни, не могу с таким же спокойным видом, как она, пить кофе. И сидеть не могу. Пройдясь по кухне из конца в конец несколько раз, заявляю: – Да и как вообще после того, что было, Вы осмелились прийти сюда?! Вы со Станиславом Дмитриевичем разрушили мою жизнь, разнесли её к чертям…

Она смотрит на меня с сочувствием, но и сейчас я не вижу на её лице вины. То самое выражение… Наверное, я его вовек не забуду: абсолютно голая, даже не пытающаяся прикрыться, она сидит на моей кровати и смотрит на меня честными глазами, а я понимаю, что она не боится, не стыдится – ей просто немного жалко стоящую перед ней женщину, вынужденную устраивать скандал. И вот странно: Стаса я в тот момент хотела бы закопать в землю живьем, а к ней у меня не было ненависти, даже злости. Для неё это было игрой, инсценировкой пошлого анекдота, а мне стоило слишком дорого.

Сочувствие! Все мне тогда сочувствовали: врачи скорой помощи, отвозившие меня, истекающую кровью, в больницу, дежурный гинеколог, молоденькие медсестрички… Хотя нет, не все: нас было четверо с выкидышами в палате номер 20, и уж там меня никто не жалел – у всех была своя боль.

Я тяжело отходила от наркоза – мне не хотелось возвращаться. Что мне было делать в реальности, где любимый мужчина мне изменил, а малыш, которого я три месяца носила под сердцем, не захотел жить? Под наркозом мне, казалось, открылись какие-то истины, стало ясно всё целиком, я постигла Вселенную. Однако пришлось возвращаться в реальность, где было больно и непонятно.

– Как Вы себя чувствуете? – услышала я откуда-то издалека и открыла глаза. Но всё расплылось, и я снова унеслась в небытие. Потом оказалось, что в палату приходил Борис Аркадьевич – лучший гинеколог в отделении, по счастливой случайности дежуривший в тот вечер. Он меня и «чистил». Какое это все-таки противное слово – «чистка»!

Попозже, когда я почти совсем оклемалась, к моей кровати подошла девочка лет 17–18 и спросила, не надо ли мне чего. Так началось моё знакомство с палатой номер 20. Девочка, которой оказалось действительно 18, тоже лежала здесь с выкидышем. Юля (так её звали) рассказала мне свою историю на следующий день, пока мы ждали обхода.