Когда я ударялась в философствование, я думала, что, может быть, рисование привлекает меня потому, что оно олицетворяет надежду. Я была, как чистый холст, без мыслей, без чувств, без потребностей или желаний, просто, как белый квадрат, который плыл сквозь громкий, безумный мир. А жизнь рисовала на мне густыми красками, наносила их, размазывала, раскрашивала меня.
Однако я обнаружила, что мне требуется больше тактильных ощущений. Как раз перед тем, как я упаковала вещи для этого трехнедельного курса в Интерлокене, я расстилала газеты на полу моей студии над гаражом, клала на них огромный холст двадцать на двадцать и наносила на него громадные пятна краски. Руками я наносила на него дуги, спирали, полоски, потом добавляла еще один цвет и еще один, смешивала и размазывала, ладонями перемешивая большие пятна, кончиками пальцев рисуя тонкие линии, а ладонями — яростные солнечные лучи.
Я не знала, хороши ли мои рисунки с объективной стороны, и мне было все равно. Дело было не в искусстве, не в самовыражении, ничего такого. В лучшем случае, это было избегание, если верить словам доктора Аллертона. Видимо, сотрудники Интерлокена считали, что я была чем-то особенным, потому что были очень рады моему участию в их летней программе.
Пока у меня было достаточно времени, чтобы рисовать, меня не заботило, чего они хотят от меня или для меня.
Затерявшись в своих мыслях, я отключилась от беспрестанной болтовни папы и от угрюмого молчания Иден, требующей внимания. Думала, удастся ли мне заняться керамикой или скульптурой в Интерлокене. Художественная программа моей средней школы была в лучшем случае жалкой. Мне, может, и было только четырнадцать — со вчерашнего дня пятнадцать, но я знала, что мне нравилось. И куча старых потрескавшихся акварельных красок, и безнадежно смешанных масляных было совсем не тем. У них даже не было глины, не говоря уже о печи. Я даже не могла научиться тому, как натягивать собственные холсты.
Я размышляла о том, что, если ты старше своего возраста — это отстой. Люди либо переоценивали тебя и не давали возможности побыть ребенком, либо не обращали внимания, на что ты была способна, и обращались с тобой, как с маленькой. Я умоляла, чтобы в старших классах мне разрешили ходить в частную художественную академию, но до этого момента папа запрещал это, настаивая, чтобы мы с Иден ходили в одну и ту же школу. А Иден была настроена ходить в местную старшую школу, потому что у них была лучшая программа игры на струнных в штате. Иден была виртуозом игры на виолончели. Да какая разница.
Тогда я потребовала, чтобы мне давали частные уроки. Или репетитора. Пока что, Интерлокен сойдет.
Когда бесконечная поездка подошла к концу, папа аккуратно припарковал свой Мерседес-внедорожник перед рядами деревянных домиков, наконец, закончив разговаривать по телефону и выключив его ухом.
Иден бросила взгляд из окна и хихикнула.
— Значит, здесь ты будешь жить три недели?
Я посмотрела туда же, куда и сестра, на домики. Они были крошечными... просто деревянные хижины в лесу. У них хотя бы был водопровод? Электричество? Я содрогнулась, а потом спрятала свои чувства, придав лицу бесстрастное выражение.
— Видимо, так и есть. Могло быть хуже, — сказала я. — Я могла бы просидеть дома все лето и ничем не заниматься.
— Я чем-то занимаюсь, Эвер, — огрызнулась Иден, — беру частные уроки у мистера Ву и занимаюсь фитнесом с Майклом.
— Как я и сказала, застряла бы дома. — Я старалась придерживаться высокомерного тона, даже если совершенно не хотела этого. Я буду скучать по сестре, и я знала, что через несколько дней буду скучать по дому. Но я не могла ничего этого сказать. Элиоты не привыкли говорить о своих чувствах, как до смерти мамы, так, уж конечно, и после.
— По крайней мере, у меня будет электричество и сотовая связь.
— И никакой жизни...
— Эвер. Хватит, — папин раздраженный голос заставил нас замолчать. Он нажал кнопку, чтобы открыть люк.
Во взгляде Иден отражался ее внутренний конфликт. Она хотела продолжать спорить, потому что было легче кусать и огрызаться, чем признать, как она была напугана. Я видела это в ней и ощущала в себе. Наши одинаковые зеленые глаза встретились, и понимание было достигнуто. Ничего не было сказано вслух, но через секунду я обняла сестру, и мы обе всхлипнули. Раньше мы никогда не расставались, не больше, чем на час или два за всю жизнь.
— Лучше не позволяй Майклу делать тебя стройнее меня.
Читать дальше