Он усмехнулся. Отвел взгляд, будто хотел скрыть мелькнувшую в глазах радость.
- Значит, все-таки, правда. А я не мог поверить.
- Так вы знали.
- Каюсь, - сказал Каверин виновато. – Но я, правда, не верил. Пару раз встречал его, то одного, потом с какими-то…
Он осекся, посмотрел тревожно в ее глаза. Ее опять, как тогда, еще в Питере, обожгло тоской. Затаенной, давней, с которой Каверин, видимо, свыкся и привык скрывать.
Но Людмила равнодушно произнесла:
- Не стесняйтесь. Меня уже мало заботит, как часто господин Сикорский меняет рабынь. А вы? Все практикуете?
- Давно уже нет, - вздохнул Каверин. - Как-то потерял интерес. Да и весь этот антураж… Правила, уставы… Сами знаете, я не в ладах со всякого рода правилами.
Людмила усмехнулась. Горько и с досадой.
Он смутился, поняв, что сказал совсем не то.
Неловкое молчание начинало раздражать, становилось невыносимым.
Людмила допила свой чай и позвала официанта, чтобы расплатиться.
Каверин с досадой посмотрел на часы.
- Черт, мне нужно бежать. Так жаль. Мне бы очень хотелось увидеть вас снова. Если, конечно, позволите.
Он взял ее руку и поднес к губам. Его пальцы были сильными и теплыми, а губы мягкими и осторожными. Людмила вздрогнула, испытывая странное ощущение, будто по коже проскочил слабый электрический разряд. Но оно было явно приятным.
- Завтра у меня две конференции с читателями, – сказала она неожиданно, и удивилась, что совершенно не против увидеться с Кавериным. - Последняя - в «Луксоре». Должна закончиться примерно в шесть.
Он все так же бережно держал ее руку и смотрел на нее странно: грустно и с надеждой. А Людмила не спешила высвободиться. А ведь когда-то ее трясло от одной мысли о том, что Каверин может к ней прикоснуться. Только это было так давно. Совсем в другой жизни.
Он нежно погладил костяшки ее пальцев, словно пересчитывая их. Простое движение, невинная ласка. Но Людмиле вдруг стало жарко, хотя в тени, под навесом даже в июле было прохладно.
- Я вас буду ждать у «Луксора». И закажу столик в ресторане. Какой предпочитаете? Традиционный чешский? Или европейский?
- Европейский, – ответила она и опять смутилась. Нечто давно забытое происходило в душе, какое-то неясное предчувствие робко пробуждалось под толстой ледяной коркой, что сковала ее.
- Отлично! Значит, пойдем в «Реноме». Тихий уголок Прованса в Праге. Очень люблю это место.
Каверин выглядел таким воодушевленным, что Людмила окончательно стушевалась. Но прогонять его вовсе не хотелось.
Каверин помолчал, будто не мог решиться озвучить внезапно пришедшую идею, а потом сказал:
- А знаете что? Вы же писатель, вам будет интересно. Поедемте с нами! В Глубокой великолепная библиотека и картинная галерея. А уж легенд наслушаетесь – Локет, Орлик, Белая Дама Крумлова. Только не отказывайтесь сразу наотрез. Подумайте! Обещаете?
Предложение было неожиданным. Но очень заманчивым. Людмила давно задумала цикл исторических авантюрных романов о чешском средневековье, но все не хватало времени посетить легендарные замки.
- Хорошо. Я подумаю.
С сожалением Каверин отпустил руку Людмилы и встал. Уже сделал шаг, но обернулся и сказал:
- Да, кстати. Случайно узнал, что Анна Черкасская вышла замуж. Хороший парень, программист, насквозь ванильный. Свадебные фото делал мой друг.
Несколько раз нетерпеливо просигналил автомобиль. Каверин поморщился.
- Это за мной, так жаль. До завтра!
- До завтра.
Людмила смотрела вслед Каверину и вспоминала дождливый питерский полдень, бистро «Декабрист» и мутное расчерченное дождевыми струйками оконное стекло. И полный тоски прощальный взгляд. Она вздохнула и машинально провела кончиками пальцев по своей руке, повторяя его мимолетную ласку. Теплое, еще не осознанное ею чувство мягкой кошачьей лапкой тихонько тронуло что-то в ее груди. Там, где билось сердце.
Хрустальный гроб, где похожим на смерть сном спала Прекрасная Принцесса, с тихим мелодичным звоном треснул, покрывшись сеточкой тонких, как волоски, трещинок.
***
Ужин пятницы в гостиной. Белоснежная накрахмаленная скатерть, потрескивают свечи, грани хрустальных бокалов отражают дрожащее пламя, негромкая музыка: « Коста Дива» в исполнении Анны Нетребко.
Мужчина за сорок, одетый словно для светского раута, один за этим праздничным столом. Молчаливая девушка в белой блузке и короткой черной юбке, в туфлях на высоких каблуках, повинуясь взгляду, берет открытую бутылку вина и доливает в бокал. Вино капает на манжет батистовой рубашки, девушка бледнеет, едва не роняет бутылку и падает на колени.
Читать дальше