Мария Захарова - Поздняя оттепель (СИ)

Да и деда навестить следовало: старик уже обижаться начал, что внук носа не кажет, а ведь рядом же — всего в часе езды на электричке. И тут не обманешь: дача через рельсы.

Втроем они сидели на крошечной дедовской кухне. На столе переданные Алёной гостинцы: мясной пирог, баклажанная запеканка, вареники с картошкой. Перед каждым по чашке горячего чая.

— Как работа? Спорится? Смотрю, мозолей подзаработал. На мужика походить стал, — делился соображениями Алексей Игоревич, и в голосе деда Константину слышалось одобрение. Вот бы еще Ромка не посмеивался в чашку, было бы вообще хорошо.

Старший из Власовых видимо считал также и потому осадил младшего внука, да так, что тот закашлялся, подавившись пирогом.

— Что покатываешься? Сам бы за серьезное дело взялся! Дом сложить — это не по кнопкам твоим стучать. Посложнее задачка будет.

Некоторое время молчали, затем Ромка пришел в себя и огрызнулся с обидой:

— Да ладно, дед… Пусть сперва закончит.

Константин едва сдержал улыбку. Ромке ли не знать, что он всегда доводит до конца то, за что взялся. Тем не менее, комментировать заявление брата мужчина не стал. Ответил деду.

— Дела с переменным успехом. Тадж-Махал мне пока не по плечу — это факт, — попытался разрядить атмосферу. Роман все еще дулся и сопел под осуждающим взглядом старшего родственника. — Первый этаж бы сложить.

— А что, и второй планируешь? — переключился на старшего внука Алексей Игоревич.

— Честно, не знаю. На самом деле собирался одним ограничиться, а там… чем черт не шутит. Ромка вон машину купил с заделом на будущее, может, и я что надумаю.

Все рассмеялись. Неосторожная фраза Романа постепенно становилась притчей во языцех, во всяком случае в рамках их семьи.

Выполнив долг — проведя с дедом первую половину дня, братья разошлись каждый по своим делам. Роман засобирался на работу, намереваясь предварительно заскочить домой, чтобы проведать любимых девочек, а Константин… Константин вспомнил об одном незаконченном деле, точнее невыполненном обещании, предварение в жизнь которого сознательно оттягивал. Вспомнил благодаря Ромке. Его исполненному обиды "пусть сперва закончит". Мужчина собрался встретиться с отцом.

Звонить не стал. Взял такси и поехал в больницу, где-то в глубине души надеясь, что Владислав окажется занят, и все общение сведется к ничего не значащим фразам о загруженности на работе, о погоде, ни о чем. Он все еще не готов!

Чем ближе становилась клиническая областная, тем упорнее рвались из памяти моменты, о которых во взрослой жизни он старался не думать. Второй класс. После летних каникул все делятся впечатлениями. Одни говорят о рыбалке, другие о поездках на дачу, третьи — везунчики побывали на море, и у всех, у каждого проскальзывает "папа", "папа", "папа". А он молчит. Молчит и кусает губы. Его папа вчера упал в прихожей и запустил в маму сковородкой с недожаренной яичницей. И как напоминание об этом ожог на правой коленке Ромашки до сих пор виден. Жаль.

Выбравшись из такси, Константин помялся возле шлагбаума. Стоит — не стоит? Вопрос явно риторический, притом, что выбора нет. Данное матери обещание давит на плечи.

От больничного амбре привычно мутит, но Константин стойко движется в цели. Вид медработников рождает неприятные воспоминания: бритый череп, пустой взгляд, огромная маска на маленьком личике. Больно и горько!

Первый этаж, второй, хирургия. Ординаторская чуть позади сестринской стойки.

— Вы куда, молодой человек? К кому? Где халат, бахилы? — попалась дотошная.

— Простите, я к Владиславу Евгеньевичу, — отозвался он.

— Яровому?

Согласный кивок сестру удовлетворил.

— Справа по коридору через дверь, — потеряла интерес она, и Константин зашагал дальше.

Возле ординаторской застыл на мгновенье. Постучал: приличия. Открыв дверь, увидел врача за столом. Откашлялся.

— А Владислав Евгеньевич здесь? — спросил, замявшись.

На него глянули сквозь толстые стекла очков.

— Родственник?

Константин кивнул, лишь после ответа сообразив о контексте вопроса.

— Подождите в холле. Доктор к вам подойдет. — Вышел.

В холле семья. Жмутся друг к другу. На лицах нервозность. Хочется плюнуть на все и уйти, но Константин присел на кушетку.

За окном вяз шелестит листвой, шарпает ветвями о стену. Сквозь зеленый заслон пробиваются солнечные лучи, бьют в глаза, но мужчина не отворачивается. Терпит, привычен. Человек вообще многое может вытерпеть, устроен так. "Терпеть и надеяться" что-то вроде мантры запрограммированной свыше на уровне генофонда: всякий проходит, любой сталкивается. Вот только выдерживает не каждый.