Мария Захарова - Черта - прогулка по грани

Они смотрели друг на друга; пристально, изучающе, с усмешкой. Светлый и темный, вездесущий и всеобъемлющий — полные противоположности, не имеющие возможности существовать друг без друга. Связанные навечно, но не свыкшиеся.

— Ты не сможешь ничего изменить!

Чернильная глубина зрачков практически полностью поглотила радужку, оставив лишь тоненький ободок, намекающий на омытую дождем голубизну весеннего неба.

— Ошибаешься. Всегда есть варианты.

— Разве?

— А нет?

Они стояли друг напротив друга. Один и другой, похожие и разные, обожающий и любящий, но не приемлющие чувства другого, не имеющие сил признаться.

— Ты не проведешь по грани. Она тонка. Никто не выдержит.

— А ты не столкнешь, не сможешь. — Ехидная усмешка приподняла уголки губ. — Слишком добр.

— Ты тоже, сколько бы не повторял обратное.

— Ха-ха. — Он согнулся пополам от смеха, ухватившись за живот, имитировал приступ скупого веселья. — Ты бредишь!

— Да. Как всегда! Надеюсь! Брежу и знаю. — Его голос, окрашенный вселенской грустью, наполнил последнее слово извечной надеждой, которую, несмотря ни на что, он лелеял в себе, ожидая примирения и понимания.

Услышав это, темный перестал улыбаться — подавился смехом, окунувшись в полыхающее зарево, играющее в глазах собеседника. Их взгляды, скрещиваясь, рубились доказывая превосходство, ластились, стремясь стать ближе, выхватывая и глубин каждого крупицу сомнения и неуверенности в себе, раскапывая слабые места.

— Ты же знаешь, я выиграю.

— Нет.

— Ты всегда позади.

— Бредишь!

— Нет! Моих много, а ты…

— Я? — Лоб избороздили морщины, "дума" залегла между бровей, а на щеках играли ямочки, издевательски подмигивая на лишенных растительности щеках.

Смешливые, задорные ямочки, которые почти никто не видел и уж тем более не представлял.

— Смешно?

— Еще бы! Очень!

— И…

— Спорим? Как раньше?

— На что?

— Как всегда?

— Хорошо.

— Грань? Вновь она?

— Да, она. Проведешь, я проиграл.

— Проведу!

— Дерзай, но правила! Помни правила!

— Не дашь забыть, я знаю. Месяц?

— Мало.

— Два?

— Договорились! — Светлый протянул руку — тонкую, белую, и она потерялась в контрасте со смуглой, еще более ласковой и нежной.

— Ты в своем репертуаре.

— Ты тоже.

Они кивнули друг другу со всем соглашаясь, при этом надеясь на провал стоящего напротив, и разошлись, взмахнув разноцветными гривами пестрых волос. И только глаза иссиня-черные полыхнули у каждого собственной искрой — красным пламенем зрачка одного и небесной радужкой другого.

Игра началась…

— Опя-я-ть, — простонала она, вспарывая шпилькой ни в чем неповинный резиновый коврик под ногами.

Закусившись с дорогой, протекторы шин оставили зигзагообразный след на асфальте, рассказывая всем желающим о вжатой в пол гашетке и экстренном торможении какого-то ненормального автолюбителя.

— Черт!

Тонкие пальцы нырнули в растрепанную ветром гриву волос, стремясь удержать страх и темноту, прокладывающие путь на поверхность. Почему? Кто бы ответил!

Соревнуясь друг с другом "два товарища", одолевающие ее в последнее время, накатывали наперегонки, состязаясь. Кто крепче зацепит, сильнее рванет, кому достанется кусок пожирнее от ее бунтующего разума.

— Дерьмо, — прошептала девушка, желая закричать и понимая, что не выдержит звука своего голоса, уже зная на собственном опыте результат подобного эксперимента.

Взрыв! Атомный! Вторая Хиросима или Чернобыль, только ее личные, полное уничтожение во внутренних масштабах.

Это началось неделю назад. Тамара ехала на работу, опаздывая, выжимала из "двенадцатой" все, что могла, рискуя на поворотах и нарушая правила, за что мысленно просила прощения у "полосатиков", надеясь, что место их дислокации на сегодня окажется подальше от ее отчаянной гонки.

Тот день изначально щеголял паршивостью во всех отношениях. Стоило девушке открыть глаза, как солнечный луч заявил о времени, давно перевалившем за положенные шесть утра. Следом взорвался сотовый, высветив в стройный рядок на дисплее номер начальницы. Коммунальщики лишили освежающего душа, отрубив холодную воду, а загулявшие малолетки — правого бокового зеркала машины, брошенного за ненадобностью на лавочке.