Колин Гувер - 9 ноября

- Нет, - отвечаю спокойно. - Я не приглашала тебя на выпускной.

Он отстраняется, недоуменно смотрит на меня.

- Почему?

- У меня было всего четыре билета.

- И? - спрашивает он. - Я твой отец . Почему, черт возьми, ты не пригласила меня на выпускной?

- Ты бы не пришел.

- Ты не могла этого знать, - отстреливается он.

- Ты не пришел.

Он закатывает глаза.

- Ну конечно же, я не пришел, Фэллон. Меня не пригласили.

Я тяжело вздыхаю.

- Ты невыносим. Теперь понятно, почему мама ушла от тебя.

Он слегка качает головой.

- Твоя мать ушла от меня, потому что я переспал с ее лучшей подругой. Мой характер тут не при чем.

Даже не знаю, что на это сказать. У человека совершенно отсутствует раскаяние. Я одновременно ненавижу и завидую. В некотором смысле, мне бы хотелось быть больше похожей на него и менее похожей на мать. Он в упор не видит свои недостатки, в то время как моя жизнь построена вокруг моих. Я просыпаюсь с ними каждое утро, и каждую ночь они не дают мне уснуть.

- Кто заказывал лосося? - спрашивает официант. Очень вовремя.

Я поднимаю руку, и он ставит передо мной тарелку. У меня уже пропал аппетит, поэтому я гоняю рис вилкой.

- Эй, секундочку, - я поднимаю взгляд на официанта, но он обращается не ко мне. Он пристально смотрит на моего отца. - Вы...

О, Боже. Начинается.

Официант хлопает ладонью по столу, и я вздрагиваю.

- Вы! Вы, Донован О'Нил! Вы играли Макса Эпкотта!

Мой отец скромно пожимает плечами, но я-то знаю, чтов нем нет ни капли скромности. Сериал, в котором он сыграл Макса Эпкотта, уже лет десять как закрыли, но он до сих пор ведет себя так, будто он - самая известная звезда на телевидении. И люди, которые его узнают лишь подливают масла в огонь. Словно они никогда не встречали актера в реальной жизни. Ради Бога, это же Лос- Анжелес! Тут все актеры!

Мне по-прежнему хочется проткнуть кого-нибудь, так что я тыкаю вилкой в лосося на моей тарелке, но вмешивается официант с просьбой сфотографировать их вдвоем.

Вздох.

Я без особого желания соскальзываю с сиденья. Официант протягивает мне телефон, но я останавливаю его рукой и обхожу столик.

- Мне нужно в туалет, - бормочу, уходя прочь от кабинки. - Просто сделайте селфи. Он это любит.

Я спешу в сторону уборной, чтобы наконец передохнуть от моего отца. Зачем я только попросила его встретиться со мной сегодня. Возможно, потому что я переезжаю и не увижу его Бог знает сколько, но даже этого недостаточно, чтобы терпеть подобное.

Я распахиваю дверь в ближнюю кабинку. Запираюсь, вытаскиваю одноразовое покрытие для сиденья из автомата и кладу его на унитаз.

Я как-то читала статью о бактериях в общественных туалетах. Меньше всего бактерий обнаружили именно в первых кабинках туалетов. Люди избегают первые кабинки, так как считают, что их чаще всего используют. Но не я. Я захожу исключительно в первую. Раньше я не страдала гермофобией, но из-за длительного пребывания в больнице, когда мне было шестнадцать, у меня появилась одержимость чистотой.

Потом, я трачу почти целую минуту на мытье рук. Я смотрю на руки и отказываюсь смотреть в зеркало. С каждым днем избегать своего отражения становится проще, но я, все же, мельком замечаю себя, когда поворачиваюсь за бумажным полотенцем. Сколько бы раз я не разглядывала себя в зеркале, я все еще не могу привыкнуть к тому, что вижу.

Я поднимаю левую руку и дотрагиваюсь до шрамов, которые тянутся по всей левой стороне моего лица, горла и шеи. Они скрываются за воротом рубашки, но под одеждой шрамы простираются вниз по всей левой стороне туловища до самой талии. Скольжу пальцами по сморщенным участкам кожи. Шрамы не дают забыть, что огонь был настоящим, а не привиделся мне в кошмарном сне, от которого можно проснуться, ущипнув себя за руку.

Несколько месяцев после пожара я не могла прикасаться к большей части своего тела, так как была в повязках. Теперь, когда ожоги зажили, оставив после себя шрамы, я постоянно трогаю их, сама того не замечая. Шрамы на ощупь как растянутый бархат, и все было бы хорошо, если бы внешне они выглядели так же, как ощущаются. Но между тем, мне на самом деле нравится, какие они на ощупь. Я рассеянно вожу пальцами вверх и вниз по своей шее или руке, читая шрифт Брайля на коже, пока не осознаю, что делаю и не останавливаю себя. Мне не должно нравиться то, что разрушило мою жизнь, даже если это всего лишь ощущение кожи под пальцами.

Другое дело как они выглядят . Словно каждое мое несовершенство окрашено розовым и выставлено на всеобщее обозрение. Как бы я не прятала их за волосами и одеждой, они никуда не денутся. Они навсегда со мной. Постоянное напоминание о ночи, что уничтожила все лучшее во мне.