Яна Перепечина - Затворница

Но он всё-таки не удержался. Через несколько дней встал на заре по нужде и вдруг увидел, что старуха выползла из дома, явно не до ветру и не по грибы. Аккуратно, на выход одетая и с большим прямоугольным свёртком, который бережно прижимала к сухой старческой груди. Она, не оглядываясь, проковыляла в боковую калитку и вскоре скрылась за деревьями. Пока он оделся да выскочил на улицу, её уже и след простыл. Пришлось догонять чуть ли не бегом.

Ночью прошёл дождь, жёлтые мокрые листья лезли в лицо, ветки мешали идти, и он и глубоко натянул капюшон штормовки, придерживая его рукой, чтобы не слетел, и стал углубляться в лес.

Бабку он увидел внезапно, она как раз пересекала небольшую полянку, всё так же ходко и целенаправленно семеня в сторону хутора и крепко прижимая свою ношу. Видно было, что нести ей тяжело и неудобно. Старуха то и дело перехватывала слабые руки: искала положение поудобнее. И он вдруг решил предложить ей свою помощь, вдруг да и узнает что интересное, пока они будут идти рядом. Подумав так, он тихо нагнал соседку и сказал в самое ухо:

– Давайте дотащу куда надо.

Старуха от оклика подпрыгнула так, что он сам испугался, и обернулась, вылупив на него слезящиеся выцветшие глаза.

– Бабусь, давайте помогу, – снова добродушно предложил он и взялся руками за свёрток, ощутив под ладонями что-то твёрдое и довольно тяжёлое.

Соседка тихо охнула и вцепилась в ношу так, что выпуклые вены на руках обозначились ещё заметнее, а пальцы напряглись. Зачем он дёрнул свёрток на себя, он и сам не знал. Но дёрнул. Бабка подалась на него, поскользнулась на мокрой траве и упала.

– Да что ж вы так неловко-то?! – рассердился он толи на себя, то ли на старуху и наклонился, чтобы поднять её. Бабка не пошевелилась. Он тронул тощее плечо, потряс. Седая голова в непромокаемой косынке безвольно качнулась из стороны в сторону, на левом жёлтом виске чернела кровь.

– Бабусь, – позвал он. Голос дрогнул и стало очень страшно. – Бабусь, вы что? Я не хотел вас напугать. Вставайте, вставайте… Я помогу.

Старуха не откликнулась. Безучастные глаза её смотрели куда угодно, но только не на него. Он выпрямился, оглянулся – никого – и хотел уже уйти, даже сделал пару шагов, но вспомнил про свёрток и вернулся.

1938 год

Знойно было с самого утра. Рыжий шагнул из прохладного старинного нутра храма на ступени, сразу почувствовал сухой жар, от которого захотелось снова спрятаться в церкви, вытер пот с покрасневшего лица и швырнул вниз с высокого крыльца первый образ.

Задание было вполне понятным: вывезти всё и храм закрыть, заколотив двери и окна. Чего ж тут не понять? Не первую церковь в округе закрывают. Этот оплот опиума для народа и так застоялся. Старик-священник оказался настырным да, к тому же, образованным, всё ездил в город, просил не закрывать. Мол, храм редкий, строил какой-то известный архитектор. Но кто же его послушает, священника-то? Лучше бы не высовывался вообще. А так его уж полгода как забрали. И семья куда-то делась. Да и до церкви, которую он так защищал, руки у советской власти дошли.

Рыжий был не очень злым или очень уж убеждённым, но власть уважал, а разгромы учинять с детства любил. Только тогда его мать с отцом за это ох и ругали. Всё выдрать грозились, если не перестанет просто так, из озорства, ломать вещи. А теперь вот всё можно… Ну, конечно, не совсем всё. Но многое. В храм вот в кепке и грязных сапогах войти, плюнуть на старинный, истёртый ногами верующих пол, сорвать икону со стены и швырнуть с крыльца – можно.

Первая полетела со звонким стуком сухого старого дерева по каменным ступеням. А со стороны церковной ограды разнёсся сдавленный стон: сельские старухи собрались и со страхом смотрели на происходящее. Протестовать и кричать в голос опасались, но стона не сдержали. Рыжий победоносно посмотрел на них и ухмыльнулся. Некоторые бабки плакали, другие шептали что-то, наверное, молитвы, одна даже дёрнулась в сторону ворот, но её не пустили. И она обессилено повисла на ограде, зацепившись за неё руками так, словно могла упасть, если бы не опора. Рыжий презрительно хмыкнул и снова вошёл в храм.

Внутри уже всё было по-другому, не так, как утром. Со стен содрали почти все иконы, вытащили из алтаря и свалили в центре разную утварь и даже огромное тяжёлое паникадило умудрились снять и теперь вытаскивали на улицу. Оно не проходило в двери, и пришлось поднатужиться. Паникадило застонало и из идеально ровного круга превратилось в мятый косой овал, тут же под крики у улюлюканье скинутый с крыльца.