Миров А.Я. - 4ЕТЫРЕ

Сами Крайние переживали не лучший период в супружеских отношениях, на драгоценного сыночка не хватало ни внимания, ни сил, ни, честно сказать, желания внимать и силиться. Тут со своими чувствами разобраться бы.

Разрешилось у молодой семьи всё в положительном ключе: изнемогая от любви и взаимных претензий, супруги стали чаще наведываться в местную церквушку. Как говорится, наведывались, наведывались да донаведывались: Иван Крайний, покрестившись, был посвящён сначала в диаконы, а потом и рукоположён до священника Иоанна, а Вера Крайняя, уже будучи крещённой, стала матушкой Василисой.

Так что в первый класс с разноцветными гладиолусами и монотонным ранцем вместо Севера Ивановича пошёл уже Север Иоаннович Крайний. Ох, и настрадался из-за родительской выдумки маленький Сева. Ох, и наслушался шуток про «а кто у нас крайний?». Сколько педагогической ненависти пришлось ему вынести, одному Богу известно. Пока родители, укутавшись в смиренную благодетель, уходили от мирского как можно дальше, Север был вынужден встречать это самое мирское и особо мерзкую его составляющую в одиночестве и лицом к лицу.

Конечно же, он мечтал сменить это ненавистное имя. Естественно, он больше всего на свете желал зваться Петей или Серёжей. А как он ждал своё четырнадцатилетие?! Вот он приходит в класс такой с паспортом, где чёрным по белому написано, что зовут его уже не Север, а… А как конкретно, правда, не домыслил. Но это и неважно. Главное, что там совершенно точно будет написано, что зовут его не Север!

Ну мы-то с вами люди взрослые, прекрасно понимаем, что все мечты обязаны сбываться. Так и в семействе Крайних воцерковлённая его часть вполне серьёзно задумалась о том, что нелюдимого ребёнка надо таки покрестить. Заодно и имечко это вычурное сменится именем православным. Как ни крути, одни плюсы. Однако внезапная инициатива родителей, наслоившись на подростковый протест, привела к совершенно неожиданному отпору со стороны юного отшельника. Немногословное дитя бросило своим матушке и батюшке твёрдое «нет» и поспешило закрыться в комнате. Не помогли даже проповеди отца Евстратия, к которому каждое воскресенье таскали маленького Севера для сначала покаяться, а после и просветиться. Приближенные к Господу родители хватались за постные головы, читали молитвы ещё чаще и неистовее, но ребёнок продолжал стоять на своём вплоть до совершеннолетия. Едва перешагнув сакральный рубеж, Север собрал, всё, что ему было дозволено собрать, и покинул отчий дом.

Время в большом городе понеслось, словно на старте некто произвёл выстрел в небо, а после направил пистолет в спину. Вот Север поступил в Медицинский Университет, вот он блестяще защитил дипломную работу, а вот он уже на хорошем счету и на неплохой зарплате в более чем скромном коллективе. Не будем лукавить, жизнь вдали от семьи не походила на праздник, где ты – вечный именинник, а вокруг – сплошь подарки да поздравления. Столичные ребята исходились в жестокости и испражнялись оскорблениями пуще бывших соседей и одноклассников. Однажды Крайний даже испытал на себе действие огромной дозы слабительного во время лекции по акушерству и гинекологии. Не по своей инициативе, как вы понимаете.

Но всё, что не убивает нас сегодня, делает сильнее, если, конечно, не вознамериться прикончить завтра. Север смог переступить и через этот жизненный отрезок: дополнительные неврозы и недоверие к общественным столовым не в счёт. Не в счёт, но в опыт. Всё-таки прошлое не только разрушает настоящее, иногда, при грамотном восприятии, может очень даже помочь в строительстве более-менее здравого будущего. Поэтому, дорогие горемыки, бросайте все отчаяния и верёвки с мылом в сторону, а безнадёгу и в себя неверие – в урну: желательно с прахом того, кто посмел испачкать вашу tabula rasa. И Север не даст соврать: есть, есть такая возможность, начиная за упокой, заканчивать за здравие. Правда, до вот этого самого заканчивания, ну, которое, всё, финал с венком, крестом и слезами, нашему Крайнему, хочется верить, ещё далеко. Но сие он сейчас понимает, а тогда знаете, какие тяжёлые мысли посещали эту голову, обрамлённую лёгким пушком? Наверняка догадываетесь!

Бывалыча стоит заплаканный Север, вдыхая минуты отчаяния, у широко распахнутого окна комнаты общежития, а тут ему раз, и слова отца Евстратия на ум приходят аккурат поверх апатии: «Не имя красит человека, а человек имя!». Глядишь, и дышится как будто бы легче, словно все автомобилисты разом вместо выхлопного газа удумали выбрасывать в лица пешеходов чистый озон. Или вот: «Добрые помыслы от Господа, а злые – от беса. Имей мудрость следовать за словом Божьим, не поддаваясь искушениям нечистого». Ну, на вроде «собаки лают – караван идёт», только с более глубоким, церковным подтекстом. А особенно у Севера отзывалось это напутствие: «Свой крест не имеем возможности бросить. Но имеем возможность нести его так, что у других появится желание заиметь такой же». Сие вытатуированное на подкорке словоплетение завсегда отбирало Крайнего у нежелания жить. Справедливо полагая, что если хочется студенческой нечисти резвиться да потешаться, то лично он в этой связи совсем не обязан идти на поводу у глумливых шутов, Север решительным движением утирал слёзы, коим не довелось высохнуть от раздумий и ветра, и возвращал голову в учебную литературу. И вот как тут не верить?