Миров А.Я. - 4ЕТЫРЕ

6. Захухря – неряха.

Дабы в очередной раз удостовериться, что утро он таки проспал, Ярцев взглянул на панель микроволновой печи:

– Мать моя Вероника Порфирьевна скоро прибудет, – Климентий неожиданно передумал сокрушаться электронным цифрам. – Надобно переодеться.

Вспорхнув байковыми крылами, преподаватель устремился обратно в спальню. Не к лицу приличному человеку расхаживать в исподнем пред гостями. И пусть эти самые гости, а точнее гостья, будучи его родителем имела удовольствие видеть Ярцева и не в таких образах, но ведь то когда было?!

А сейчас он взрослый состоявшийся мужчина, практически самостоятельный человек, заслуженный педагог ТУЕСка. Хотя ВУЗ, где трудился Климентий, имел официальное сокращение ТУЕС 7, Ярцев предпочитал именовать свою alma mater Теософический университет единоутробной словесности ласково и безапелляционно: ТУЕСок 8. Потому как соотносится с кудрявой берёзой всяко приятнее, чем с прямоизвилинными дубами.

7. Туес – бестолочь.

8. Туесок – небольшой берестяной короб.

Запел дверной звонок, возвещая о намеренном вторжении с той стороны. Климентий, распластав хлопок домашних одеяний по периметру дебелого торса, поспешил навстречу. По дороге он чуть не вступил в святая святых Тимофея – кошачий лоток:

– Мордофиля 9! – бросил Ярцев в адрес своенравного питомца и продолжил путь.

9. Мордофиля – чванливый дурак.

Сильно не одобрял он эту привычку хвостатого сожителя: перетаскивать кошачий туалет из ванной в коридор. И несмотря на то, что сие давно превратилось в ежедневный ритуал, Ярцев с тем же ежедневным упорством спотыкался и ударялся о мигрирующий пластик с наполнителем.

Виновник происшествия Тимофей был излишне занят, потому на обзывательства отреагировал никак. Памятуя о своём чистокровном персидском происхождении, кот взял себе за кредо не сорить вниманием по пустякам. Игнорируя чертыханья хозяина, он продолжал клацать по пульту непослушного телевизора.

– Клиша, ты что-то плохо выглядишь! – сквозь открытую дверь хлыстнуло по самолюбию Ярцева.

– Не хуже, чем обычно, мама.

– Хуже, дорогуля, хуже! – Вероника Порфирьевна, обнимая экологически пристойные пакеты, скользнула в проём. – Я что, не знаю, как обычно выглядит мой сын? Хочешь сказать, что я плохая мать?

– Конечно, нет, – обросший сомнениями Климентий обратился к зеркалу. – Наверное, ты права, мамуля, – согласился, печально поглаживая зажёванную сном щетину. – Я сегодня отвратительно спал.

– Это потому, что один! – отозвалась с кухни всегда правая мать.

Услышав до боли в затылке любимую песню Вероники Порфирьевны, Ярцев решил уподобиться Тимофею и безмолвно скрылся в зале. Согнав кота с единственного кресла, Климентий включил телевизор и приготовился раствориться в том, что в мире делается. Тиша воспринял наконец-то замигавший экран как компенсацию за внеплановое переселение, потому милостиво запрыгнул хозяину на колени и даже позволил тому утопить ладонь в своей кофейной шерсти.

Пока Вероника Порфирьевна возвращала занимаемому помещению гордое призвание кухня, её сын, окутанный мировыми событиями и вкрадчивым тенором диктора, мысленно подсчитывал плюсы и минусы от визитов заботливой родительницы.

Молодая душой женщина навещала своего отпрыска строго раз в неделю, преображая выходной понедельник Ярцева в будничные посиделки за столом. С одной стороны – пышные и пышущие калориями сырники, с другой – надоевшие разговоры о его, Климентия, будущем. Розовощёкий густой борщ на обед против непременного поминания всуе его, Климентия, одиночества. Утыканная белоснежным чесночком загоревшая курочка и его, Климентия, упрямое нежелание подарить матери внука.

– Как будто это так просто! – возмущался Ярцев. – Можно подумать, этих внуков вон – пучок за пятачок в ближайшей лавке! Только успевай в пакетик складывать да не забывай взвешивать, чтоб на кассе хмурной люд ещё пуще не сердить. Внуки, внуки!

– Клиша, мне давно пора иметь внуков! – снова зазвенел в мыслях голос Вероники Порфирьевны.

– Да где я возьму этих внуков? Рожу что ли?!

Холостяцкая жизнь Ярцева не была бы столь болезненной для него темой, если бы не постоянные увещевания матери. До шестнадцати лет отношения с прекрасным полом поддерживались Климентием исключительно на дружеской ноте. Потому как в тесный поток школьных наук можно было пропихнуть только одно чувство – чувство благодарности за запасную ручку. Переехав из родительского трёхкомнатного гнезда в пятиместное общежитие, перспективный студент ТУЕСка наконец-таки смог позволить себе влюбиться. Черноокая красавица с Кавказских гор Мгелука Лолуа, вопреки своему кроткому нраву и более чем скромным одеяниям, не оставила доселе не знающему страстей сердцу Климентия ни малейшего шанса.