Дмитрий Михайличенко - Виски

Глаза холодно и удрученно повернулись к входной двери в комнату. Это заставила сделать первая раздражающая слух мелодия домофона. Не успел Андрей моргнуть, как домофон вновь раздался звоном. Виски еще сильнее загудели, а молодой человек продолжал лежать в кровати и молча смотреть на дверной косяк, за которым уже в третий раз орал звонок. Андрей, было, уже себя поймал на мысли, что нужно бы подойти и ответить, но на середине четвертого повторения мелодия характерно для сброса вызова оборвалась. Глаза вернулись в исходное положение, и взгляд облокотился на впереди стоящую стену. Так меньше болит голова. Мелькнула мысль, что можно даже попробовать еще раз заснуть, но в этот момент снова раздался звонок домофона. Молодой человек по уже обхоженной тропе к дверному косяку пустил свои глаза. Лицо продолжало лежать мертвым камнем на подушке, не выражая никаких эмоций. Звонок повторился, что начало уже откровенно раздражать и заводить лежащего. На третий вызов Андрей подскочил с кровати и быстрой походкой направился к входной двери, прокручивая в голове, как бы сейчас не сорваться на очередную бабулю, дважды ошибочно набравшую не тот номер квартиры. Поспев к трубке домофона, мужская рука резко с пластмассовым хрустом сорвала ее с места, но в последний момент за что-то зацепила и выронила. Белоснежная трубка полетела вниз и спружинила на проводе, ударившись об стену. В момент, когда Андрей наклонился, чтобы ее поднять, он пожалел, что вообще встал с кровати. Кровь прилила к вискам и ударила по ним залпом тысячи орудий. Нос в момент отложило, а перегар, что вырывался изо рта, показался еще более спиртяжным и отвратительным. Андрей уже с откровенной злобой поднес к уху трубку и нервным баритоном произнес: «Да! Слушаю». Ответом наградила его тишина. Он еще пару раз подал признаки своего присутствия у аппарата и с силой, будто желая втереть трубку в телефонную базу, повесил ее на крючок. Шепотом, потому что голосом говорить было больно, он произнес несколько несвязанных нецензурных слов и направился обратно в спальню. У самой кровати его остановил вновь звонок в домофон. Степень негодования держащегося за виски было невозможно передать. Но на этот раз он с невероятным хлоднокровием в глазах и завораживающим спокойствием в каждом движении тела направился к трубке. Он напоминал зверя, который совладал со своими эмоциями после двух неудачных попыток поймать жертву, но сейчас готового выточить каждое движение, и, попадись она в его лапы, он ее разорвет в ту же секунду на клочья. Звонок не успел в третий раз прозвинеть, как Андрей поднес телефонную трубку к уху. Он решил ничего не говорить: пусть первым начнет тот, кто последние пять минут его, и без того погибающего от похмелья, пытался добить своими звонками.

Его тело оперлось о стену, связующем звеном между которыми выступала рука, держащая трубку у уха. Глаза сонно были закрыты, дышать Андрей пытался носом, чтобы стабилизировать то учащенное, то куда-то пропадающее сердцебиение. Вторая рука распахнулась в ладони перед лбом так, что большой палец сжимал левый висок, а средний – правый, пытаясь хоть как-нибудь усмирить головную боль. На другом конце провода послышался голос, но было совершенно ничего не слышно, и даже не представлялось возможным разобрать женщине или мужчине он принадлежит. В этот момент проезжал мимо трамвай, а собеседник, вероятно, не очень близко стоял к микрофону. «Еще раз»– очень спокойно, но грубовато вырвалось из ничуть не шелохнувшегося и не изменившегося в лице Андрея. Судя по звуку, трамвай отъехал на значительное расстояние, а собеседник ровно этого и ждал, потому не торопился вновь говорить.

В следующее мгновение у Андрея распахнулись глаза, и в них уже было невозможно увидеть ни похмельного, ни уставшего, ни чем-то отягощенного занавеса. Взгляд казался по-щенячьи восторженным и растерянным, и по-рыбье глупым и ватным. Локоть моментально оттолкнулся от стены, заставив энергию, перешедшую в кисть, дернуть голову, возвращая ее в нормально положение. Височная боль куда-то пропала, но показалось, что она исчезла, потому что сердце просто-напросто остановилось и перестало подавать кровь к вискам. Торс в момент по-солдатски приосанился, но ноги начали предательски мяться на месте. В целом, вид у Андрея был по-утреннему отвратительный, но безумно трогательный в своей искренней несуразности и тупости выражения лица. Обычно женщины и называют это словом «милый». Андрей вмиг стал «Милым».