Глеб Карпинский - Домик могильщика на улице Сен-Венсан, или Парижский шоколад бывает горьким

– Но Ваш партнер по бизнесу, как Вы изволили сказать, не укатил в Ниццу на Вашем же Феррари да еще со своим танцмейстером! Вы надеюсь, не танцуете? Не вздумайте говорить месье Базилю, что Вы каким-то боком танцуете…

– Я не танцую, мадам, я страховой агент.

– О, неужели? Отчего же Вы страхуете?

– От всего на свете. Сейчас очень популярны страховки от суицида, расходятся, как горячие пирожки. Признайтесь, Вы не думаете об этом в последнее время, мадам?

– Уж что-что, а думать мне о таких пустяках вообще некогда! У меня сын подрастает, месье Кревер….

– Ох жаль… Я дал бы Вам 15% скидку.

– Думаю, в нашем районе желающих будет предостаточно.

– Еще бы! – оживился вдруг страховой агент. – Вот почему я согласился, когда месье Брюно предложил мне маленький медвежий угол в этом домишке.

– Он так и сказал: маленький медвежий угол? – не смогла сдержать улыбку вдова.

– Да, а что в этом смешного? На большие апартаменты сейчас тратиться слишком расточительно.

– У месье Брюно неплохой юмор, оказывается. Просто нашего соседа зовут Bébé ours (Медвежонком). Вы, может, слышали такое имя?

– Постойте, постойте… Не тот ли это…

– Тот, тот!

Месье Кревер выплеснул остатки коричневой мути в снег, и хотя слезы на его печальном лице давно высохли, он все равно утер их, словно по привычке.

– Что же мне делать? – обратился он к мадам Рабински с таким видом, будто она была оракулом, предсказывающим катастрофу.

– Не отчаивайтесь. Месье Базиль очень отходчивый. Вот увидите, к вечеру он к Вам привыкнет и пустит на порог, как лучшего друга.

– К вечеру? Вы шутите, мадам? Да что я должен делать здесь весь день? Ждать от моря погоды?

– Да, просто сидите здесь на лавочке, под его окнами. Он сжалится. У него доброе сердце.

– Это я уже заметил… – И месье Кревер обреченно вздохнул.

– И все-таки Вы полюбите месье Базиля всем сердцем, – и вдова поправила на своей груди краешек пуховой шали.

– Вы верите в любовь, мадам?

– Нет, месье Кревер, – и она вдруг нервно задергала глазом.

Покойный муж мадам Рабински, очевидно, не отличался миролюбивым характером.

Кто в Париже не знает дом могильщика на улице де Сен-Венсан близ одноименного кладбища? Особенно его почитают поклонники творчества Артюра Рэмбо. По слухам, именно здесь, в первом подъезде, «нехороший мальчик» со своим любовником Верленом справили нужду в мае 1871 года, возвращаясь с попойки. Да, Бог знает, что они еще здесь вытворяли… Темная история, как и темень подъезда, хранит свои страшные тайны, но на потолке, если поднести зажженную спичку, можно до сих пор увидеть довольно оригинальное граффити – чья-то роскошная женская задница. Однажды папаша Люсьен, в одиночку борясь с уличным просвещением, пытался замазать все это безобразие толстым слоем зеленой краски, другой у него просто нет. Когда он это делал, то озирался по сторонам. Но ему все равно выбили из-под ног стремянку, и он целый месяц ходил злой, как черт, с зеленой бородой. Собственно на этом вся реставрация дома могильщиков и закончилась. Что греха таить? Здание времен Парижской коммуны жестоко эксплуатируется и, прямо можно сказать, дышит на ладан. Мансарда или, попросту говоря, крыша, как год заколочена во избежание обрушения, и все это под популизм властей придать домику могильщика исконный исторический вид. Но хозяин Брюно не торопится выполнять указания сверху, выжимая последние соки с жильцов первого этажа. Чего он ждет, всем известно. Если крыша рухнет или, не дай Бог, случится пожар, ему выплатят значительную компенсацию. Но домик в стиле позднего барокко на улице Сен-Венсан держится из последних сил. Пока держится. Все в ожидании и на нервах. Особенно по этому поводу переживает мадам Рабински. Она бдит каждый шорох, каждый подозрительный шум. Вероятней всего, в мире эхолокаций ей нет равных. Не зря Люсьен давно ее подозревает в сговоре с «рембистами», так как видит очевидное сходство ее жирных ягодиц с теми, что выжжены огарком свечи на потолке. Но правда, как водится, где-то посредине. В любом случае одинокая вдова имеет право на личную жизнь, и, в конце концов, она может переживать не за себя. Она опекает Моша, как курица-наседка, и он самый послушный еврейский сыночек во всем Париже.

– Спи, спи, – поправляет она ему подушку глубокой ночью. – Закрывай свои большие черные глазки, пусть тебе приснится Шопен.

Шорох вечернего платья за окном, и чья-то таинственная тень скользнула по уличной лестнице. Мадам Рабински бледна и даже крестится, что совсем не свойственно ее религиозным воззрениям. Но, тем не менее, она выглядывает наружу. На лавке в обнимку с чемоданами посапывает месье Кревер. Кто-то любезно предоставил ему женскую шубку из кроличьего меха, и он накрывается ей с головой, как одеялом. Ночи в Париже становятся все прохладнее и прохладнее.