Олег Чекрыгин - Современный шестоднев

Он хотел еще ребенка. Не столько, может, из желания иметь еще детей – скорее, что по вере, чтоб Богу угодить. Она же – ни в какую. И он ее немножко обманул. Во время близости вид сделал такой, что – ничего. А сам незаметно, тайком, ее осеменил. Почувствовав беременность, она хотела скрыть, чтобы потом избавиться от нежеланного плода абортом. Но он был настороже, и признаки неявные заметив, разоблачил немедленно обман. Сперва грозил небесной карой и скандалил, заявив, что бросит и уйдет, если она решится на убийство, потом уговорил, она смирилась, но ребенка не хотела, и возненавидела свою беременность, почуяв насилие и обман. Он каялся в том Богу, но ей так и не признался – все отрицал, ссылаясь на случайность.

Тем не менее, в свой срок родился сын, Кирюша. И мать поневоле сперва приняв его, потом вдруг привязавшись, со всей силой проснувшегося в ней с рождением второго ребенка материнства полюбила младенца так, как ни отцу, ни дочери не снилось. С ними стала почти что холодна, всю свою любовь отдавши ненаглядному сыночку. Маша ревновала к брату, как, бывает, женщина ревнует мужа к сопернице – и, мать возненавидев, еще сильнее привязалась к папе. В семье раскол случился – мать не давала никому из них и близко подойти к младенцу, его считая своим, и только. Так продолжалось с год. Кирюша уже ходил, и начал всюду лазить. Однажды днем, когда пришли с гулянья, она, его раздев, пустила идти в квартиру, а сама замешкалась в прихожей, раздеваясь. Потом, позвав раз и другой, и третий, пошла искать – и не могла найти. Вбежавши к мужу в кабинет, вскричала: «Сергей, помоги найти ребенка, он пропал!», – «Да спрятался, должно быть, что ж кричать и волноваться – он ведь дома». Стал вместе с ней обходить по комнатам, зовя, ища – и все напрасно. Уже разволновавшись сам, зашел на кухню. А там – открытая фрамуга настежь, без ограничителя, который оказался сброшен. Этаж – десятый. Похолодев, ни слова никому, как был, в домашних тапочках, он – к лифту. Спустился вниз, под окна. И там, под окнами, на клумбе, его нашел, еще живого. Весь он был целехонький и ни кровинки, ни ушиба, ни видимых следов увечий – как будто птичкой спорхнул с небес. Не плакал, не кричал… Вдохнул разок и ручками тихонько шевельнул, чтоб протянуть к отцу их – и затих, предавши душу Богу. Он с земли, себя не помня, маленькое тельце поднял и принес его жене в квартиру. Как? – не помнит. Запомнил только дикий крик и вой, которым выла по-звериному она над младенца неостывшим тельцем.

Следствие закрыли не сразу, но – закрыли, не найдя в их действиях преступную халатность. Возможно, мальчик сам отбросил щеколду, и вниз шагнул, ничуть не опасаясь. После того они уж никогда не спали вместе, и супругами лишь перед людьми считались. Тогда он ездил в Печерский монастырь вторично в жизни. И Бога уж не клял и не гневил, во всем виня себя. И старец Иоанн его утешил, указав ему на Небо, где будет за них за всех молиться, и за неверующую мать умолит Бога – младенец их, Кирилл.

Так и шло у них годами, по присловью: вместе жили, спали врозь, а дети – были. Точнее – один всего ребенок, красавица-дочка, беззаветно любившая отца, а мать – из чувства долга. Мать ей тем же отвечала, и ему – не могла простить им ни их любви, ни веры. Ни, тем более, смерти Кирюши, в которой почему-то их виноватила обоих – но не себя.

Между тем Машеньке исполнилось семнадцать. Она заканчивала школу, училась в десятом классе, мечтала поступить учиться дальше на журналистику в университет. Отец ей помогал освоить начала ремесла, писал с ней вместе ее первые заметки, и помещал для публикации в газетах у друзей-редакторов. На собеседовании в МГУ ее заметки похвалили, и отобрали для участия в творческом конкурсе для поступления, а ректор, с которым отец Сергий водил знакомство, приватно его заверил, что она поступит. Оставалось всего полгода – и открыта дорога в жизнь, ребенок вырос в девушку, которой открыты в жизни все пути.

Зимою, на Николу (памятен тот день) он, как всегда, из года в год, служил по окончании литургии благодарственный молебен за чудо исцеления ребенка. И Мария всегда молилась с ним, благодаря Святого за столько лет чудесных, дарованных им Богом быть друг с другом, за счастье вместе жить в любви и мире. Отслужив молебен, и как обычно, отобедав со всем приходом в приходской трапезной, батюшка засобирался, спеша добраться засветло домой. Погрузив в машину нехитрый скарб и подношения прихожанок (банки огурцов, грибов, солений разных), перекрестясь на храм и попрощавшись, с Богом тронулись. Едва отъехав, Маша на переднем сиденье рядом с отцом, сидевшим за рулем, устроилась удобно, ноги подобрав в калачик, да и задремала. Хотел ремень на ней он пристегнуть, но пожалел будить. Ехали сперва по зимнику, и отец Сергий все старался обминуть по возможности кочки и ямины в накате, чтоб не растрясти ее сон. А как выбрались, наконец-то, на шоссе – веселее пошли у них дела: дорога сносная, и по зиме неплохо она держала – ехать можно было смело. Так ехали они, должно быть, с час. Машина сама катила по привычному пути, как лошадь к дому, не требуя особого внимания. В момент какой-то даже отец Сергий поймал себя на том, что начинает задремывать. Встряхнувшись, он огляделся: они подъезжали к небольшому городку, впереди был знак с надписью названия, а в отдалении, на остановке, стояла пассажирская «Газель», из которой никто не выходил – но на всякий случай он еще немного сбросил скорость. И тут, на вираже их лихо обогнав, перед капотом заюлила, тормозя, машина-иномарка, какие носятся теперь по всем дорогам без разбору и соблюдения дорожных правил. На мгновение закрыв ему обзор, она рванула, и дальше понеслась, вихляя задом. Он успел подумать: «Должно быть, пьяные», – когда увидел вдруг перед собой ребенка, мальчишку, вздумавшего из-за «Газели» бежать через дорогу к женщине, на него рукой махнувшей в страхе, что не видит он еще несущейся наперерез ему машины. Не было секунды даже у Сергея, чтоб думать – он, спасая малыша, рванул руль влево, и чтобы удержать машину от смертельного заноса, дал газ, машину бросив поперек дороги в кювет. Клюнув носом, она, слетев с дороги, ткнулась со всего размаху в откос канавы, шедшей вдоль шоссе, и стала мертво. Он, сломав руками руль, грудью напоролся на его обломки, и потеряв дыханье, вместе с ним лишился на мгновенье зренья, а когда оно вернулось – с ним рядом Маши не было. Она, пробив собой переднее стекло, лежала скомканная, мертвая, с разбитой головой, поодаль, вперед по ходу, в снегу, в котором расползалось талой жижей ужасное кровавое пятно. «Святитель Николай, моли ты Бога за грешных нас, достойных страшной кары!»