Альберт Светлов - Перекрёстки детства

Чуть в стороне от загорающих, где глинистый крутояр, взбираясь на несколько метров, – высок и отвесен, склоняясь к волнам, касаясь их резной зеленью корявых ветвей, росли четыре берёзы. В совершенно безветренные вечерние часы дьявол облачался в прада, а они, словно в зеркале, отражались в глади пруда, и в отражении том до тонкостей различались узловатые буро—коричневые артритные веточки и узорчатые листочки, нависшие над оцепеневшей в безмолвии жизнью. Стаи мошек, образуя хищные облачка, замирали в воздухе, незаметно перемещаясь на фоне угасающей зари. От Светловки начинал подниматься едва видимый туман. Донимала жажда.

Рыбак (Художник Виктор фон Голдберг)

Вечерняя свежесть, надвигаясь, создавала впечатление, будто вода по мановению волшебных янтарных лучей светила, превратилась за день в парное молоко, привлекавшее, увы, не только людей, но и комаров, и прочих летающих кровососущих насекомых, сводящих на нет всё удовольствие погружения в неописуемый источник радости. Впрочем, мы очень редко задерживались у Светловки допоздна, и едва лишь спадало пекло, и приближались сумерки, наша компания, выползая на песок и, стараясь не попадать обнажёнными ступнями на поблёскивающие бутылочные стёкла, попадающиеся и в водоёме, и на берегу, вытрясала, смешно подпрыгивая со склонённой на бок головой, влагу из ушей, подбирала сандалии, одевалась и переходила к другим делам и заботам, коих у 12-летних подростков полным—полно. Нас ждали закоулки пыльных медленно темнеющих улиц, мрачные и таинственные аллеи школьного сада, где пацанва с удалым гиканьем и уханьем носилась, изображая казаков—разбойников, организовывала засады, пугая попавшихся в её сети приятелей и нечастых прохожих, возвращавшихся с последнего киносеанса. Ни один из беззаботно упивавшихся детством, не размышлял, чем его слово отзовётся, а закат, наполненный слоистой прохладой, напоённый ароматами уставшего остывающего луга никогда в жизни не вернётся в формат, в каком он неосознанно проживался в преддверии взросления. Однажды я подметил, – сколь бы мы ни усердствовали с тем же восторгом, что и накануне, воспроизвести знакомую игру среди тех же самых переулков, с этими же самыми участниками, ни единого разу подобное не осуществили. Получалось лучше, а чаще – хуже, ибо стремились мы к совершенству, случайно достигнутому вчера, и являвшемуся неповторимым. Подобно любому дню, часу, минуте. Мы покуда не знали прописных истин. И наполнялись летом, пытаясь загрузиться им до макушки, чтобы воспоминаний хватило на осень и зиму, когда можно будет пить их солнечными стаканчикам, словно прохладный бодрящий фруктовый сок в жару, перебарывая слякоть с низкими серыми тучами, и неуютный колючий холодный снег.

Помимо парка, любимым местом ребячьих забав был ещё и лог. В нём мы проводили большую часть безумно—радостных и немного странных игрищ. Лог – это глубокая балка с холмами и зарослями можжевельника на склонах, становившаяся на три месяца центром притяжения маленькой, но безграничной детской вселенной, где удобно скрываться в траве, за кочками, либо просто валяться, созерцая бездонное доброе шёлковое небо, перетирая меж пальцев сорванную на ходу тимофеевку, покусывая сладковатый неведомый стебелёк, совершенно не боясь отравиться. В ветреную погоду мы пускали здесь воздушных змеев, наматывая туго натянутую леску, рвущуюся ввысь и режущую руки, на предплечье, скрытое тканью тонкой рубашки, а затем, опасливо, воровато озираясь, неуклюже перелезали через двухметровые шатающиеся заборы, сколоченные из потемневших от дождя и солнца досок, с намерением вытащить парашютистов, упавших из поднебесья на кусты цветущего картофеля, из огородной темницы, коварно поработившей царство лета и каникул. Неважно, сокол или вихрь с облаков нам не давал мечтать на грани исступленья…

Дно широченного оврага рассекал пополам второй овражек, гораздо меньший, с задорно бурлящими в апреле и октябре дождевыми и снеговыми потоками, спешащими умчаться в пруд. Мутная каша несла в Светловку всякий мусор навроде пучков бурой тины, разлагающихся щепок, подхваченных ею по дороге, сломанных, пропитанных сыростью веток, гнилых тёмных листьев, и в придачу кораблики со спичками мачт, весьма неумело выстроганные из кусков сосновой коры затупившимся ножом с круглой деревянной ручкой, расколовшейся у кольца.