Альберт Светлов - Перекрёстки детства

Впрочем, постойте, пожалуй, именно здесь я и заблуждаюсь. Ступени студенчества не являлись безнадёжно безликими, некий образ у них, конечно, имелся. А если быть предельно точным, это – образ моих немногих товарищей, с которыми я в выделяемый промежуток оказался духовно близок. С ними я посещал нудные лекции по методике преподавания, на берегу пруда пил дешёвое приторное вино, сладким густым запахом резко контрастировавшее с букетом прелых рваных листьев, неравномерно устилавших увядшую раздавленную траву, подставляя лицо скудным лучам октябрьского мокрого солнца, под шёпот набегающих на гальку волн обсуждал волновавшие нас фильмы, расположившись на неизменной скамейке с подстеленной рекламной газетёнкой и жестяными водочными банками из придорожного ларька, да холодными вчерашними пирожками с капустой.

Пугала ли меня упомянутая утрата? Не то, чтобы пугала, скорее, чуточку расстраивала и вызывала горчащее чувство смутной досады, обусловленной бегом рыбы во мгле и непреложным убеждением, будто в потерянных днях скрыт непонятый и непринятый мною тогда смысл происходящего сейчас, столь необходимый мне; истина, обязанная объяснить и синхронизировать вереницу эпизодов, порою разворачивавшихся неспешно, а иногда нёсшихся галопом; фактически то, что привело меня в пункт, где я и нахожусь, оставшись в, практически, полном одиночестве. Но в каком конкретном временном блоке следует её искать? В каком из многочисленных кадров навсегда утраченного прошлого? В детстве, или позже, едва я стал вести, более—менее, самостоятельную жизнь? И не продолжается ли у определённого сорта людей юность до самой кончины, а они просто притворяются взрослыми, стремясь соответствовать меркам общества, в коем обитают, притворно вписываясь в него?

Вероятно…

Ведь дорога – не платочек…

Детство, да и вся моя последующая жизнь неразрывно связана с местностью, где я провёл свои первые семнадцать лет. И хотя потом я уехал в город, возвращался в родную деревушку редко и неохотно, но смог заново обрести её уже тогда, когда будущее утекало сквозь пальцы, а дни с каждым прожитым месяцем неслись стремительнее, напоминая реку, катящую меж заливных сочных лугов, важно нёсшую вперёд, в неведомое, отражающиеся в ней облака, набирающую на перекатах невероятную скорость, дробящуюся, рассыпающуюся отдельными струями, хлёстко бьющими по стопам путника. И качался в мёртвой воде звездопад… Открытие это, в некоторой степени, помогло мне вернуть то, чего я был лишён многие годы, чего не хватало, и к чему я бессознательно тянулся. Тянулся, высматривал, и не находил, ибо слишком поздно осознал, что в молодости человек так же одинок, как и в старости, несмотря на наличие рядом людей, называющих себя друзьями. «Я один. Всё тонет в фарисействе». Попытка преодолеть неизбывное одиночество в юности приводит к поискам любимой женщины, которой не страшно признаться в том, чем не поделишься с другими, рискуя обнаружить в её широко раскрытых глазах недоумение и непонимание; а на закате – к стремлению отыскать кого—то готового внимать тебе, и пусть, даже, элементарно, сделать вид, будто услышал твои откровения. Однако, по недоумённому пожатию плечами, по чуть дрогнувшим в сардонической улыбке уголкам плохо пробритых губ невольного собеседника, становится ясно: с возрастом ты не только не обрёл искомого, но и растерял найденное. И поэтому, остаётся лишь молча умирать. Не потому, что нечего сказать, а ведь, большинству тривиально нечего сказать, а просто оттого, что сказать некому. Некому из тех, кто в состоянии продегустировать шабли́ со льдом.

Порой я сомневаюсь, существуют ли они вообще.

Деревня наша, Питерка, располагается по берегам широкого пруда, в начале беззаботных 80-х ещё не настолько погрязшего в тине, как сейчас. В пасмурный день траурный серый цвет глади водоёма контрастирует с праздничной сочной зеленью молодой травы. При отличной погоде рябь поблёскивает яркими, режущими зрение и поднимающими настроение бликами, навевающими мысли, что жизнь прекрасна и замечательна, и всё будет превосходно, коли природа так радуется, а иначе и быть не может.