Ирина Мист - Записки на простынях

До атласной гладкости полирую солью и кофе каждый сантиметр тела, продумываю образ до мелочей, стираю лак, потому что пролетела с цветом, и наношу другой. И несусь, превышая скорость, в другой город на свидание. Лишь бы успеть вовремя. Опаздываю почти на час. Он же, слегка касаясь губами, сухо целует меня в щёку. А я несколько месяцев корю себя за опоздание.

Не знаю, что такое любовь. Может, в моей жизни её и не было. Говорят, она должна быть взаимной. Бережной, а не ранящей, как стилет. Кажется, один любит, другой позволяет себя любить. Мне позволяли любить. И очень редко – быть рядом.

И я никогда не признавалась в любви – боялась расстаться. Ведь после признания ничто не будет прежним.

Мама не была моим самым близким человеком. Я – папина дочка. Мама больше любила моего брата. После его рождения, казалось, мной интересуются ради галочки.

– Как дела в школе?

– Нормально.

Мы с братом словно негласно разделили родителей. Я взяла папу, он маму. Или они нас.

Не знаю, какая из меня мать. Будет ли дочь винить меня в том, что я ошибалась. Надеюсь, мы найдём возможность услышать друг друга. Может, даже накричать, но всё равно услышать. Любовь, она ведь сильнее обид, ссор, обвинений.

Ненависть. Любовь и ненависть шагают рука об руку. Чувства меняются молниеносно. Это только в женских романах сначала они ненавидят друг друга, потом влюбляются.

У меня иначе. Купаюсь в любви – небо сочится лазурью, несмотря на дождь, птички щебечут, даже в лютый мороз. Не позвонил, не написал, хотя договаривались – влёт придумываю историю с бразильскими страстями и любовным почти бермудским треугольником. Верю в придуманную историю, а его, конечно, ненавижу. Собираюсь удалить переписку и все контакты. Пишу напоследок – всё в порядке. И снова щебечут птицы.

Вечные качели. Не могу смотреть на свою жизнь без смеха. Мне бы спокойных ровных отношений, а тянет на любовь-манию с ненавистью и жгучей страстью в качестве перчинки.

Мне нельзя ненавидеть. Бывает, устав от боли, резко взмахнув рукой, шепчу: «Бог с тобой». И отпускаю. Внутри разливается ледяное спокойствие, словно кинжал отсекает саднящее прошлое. Вместе с людьми, встречами, воспоминаниями, как шкуру сдирает с животного. Душа не кровоточит и не болит, хотя должна. Внутри пусто, звонко и разнузданно радостно. Меня не волнует, что будет с обидчиком. Он исчез из моей жизни.

А людей словно берут в оборот другие силы. Несчастные случаи, болезни, аварии.

Ненависть вытягивает силы. Меня словно засасывает в воронку. Важно остановиться, не дать ей набрать мощь, чтобы потом, когда скажу: «Бог с тобой», – смертельный удар не обрушился на того, кого любила ещё недавно. И, может, продолжаю любить.

«История О…» – фильм интригующий и возбуждающий, хотя и не любимый. Мне сложно писать на темы, которые пустили корни внутри меня. Легче рассуждать на темы, о которых имею лишь поверхностное впечатление. Описать бизнес-процессы – не вопрос. А написать о перфомансе или импровизации сложнее. Хотя и пропустила это через плоть, кровь, нервы.

Не имей фильм никакого отношения ко мне, рассуждала бы о художественной ценности, перипетиях сюжета, игре актёров. Но показанное в фильме – часть моей жизни. Редкая, но важная. Не с таким полным погружением. Больше игра по строгим правилам, жёсткая и болезненная. Но во время встреч всё по-настоящему. Боль, подчинение, доверие. Я не могу прекратить, да и не захочу. Задача партнёра – остановиться вовремя. Моя – подчиняться, наслаждаться и дышать, когда новая вспышка боли, как разряд тока, пронзает тело до кончиков пальцев и разливается негой.

Почему всё останавливается на пике? Мне слишком мало. Я слишком жадна до наслаждений, впечатлений, боли. Но меня уже уносят на кровать, накрывают пледом, который укрывал чьё-то дрожащее тело до меня и будет после. Мне будет брезгливо потом, но в эти минуты я по крупицам собираю себя. Восстанавливаю срывающееся дыхание, унимаю дрожь и плачу, наслаждаясь такой редкой лаской. Внутри – пустота, гулкая и переливающаяся, как радуга. И бесконечная нежность к тому, кто только что положил плеть.

Душа вывернута наизнанку. Кожа как оголённый нерв. И пустота.

Папа. Сколько помню, была папиной дочкой. Мама была главной в семье. Папе легче было уступить, чем бороться. Или когда-то он отказался от споров и баталий. Он холил свою свободу, надеясь, что наступит однажды. Оно не наступило.