Ирина Мист - Записки на простынях

Тогда всё рухнуло внезапно. Опоздала на встречу. Прежней близости не было. В его голосе сквозило плохо скрываемое раздражение, я с трудом подбирала слова и пыталась найти ниточку, что выведет на ту живость и страсть, что была когда-то. Я уехала, и раз в полгода он писал: «Привет, как дела?»

Получив очередное «Привет», написала в своём язвительно-саркастическом стиле о том, как здорово у меня получается сворачивать чувства. И дочка уехала к папе, и мы неделю не общаемся, дурные мысли лезут в голову. И так одиноко вечерами в пустой квартире. А я обязательно заведу мужской гарем, чтобы в театр с одним, на прогулку с другим, а сексом заниматься с третьим. Впрочем, женщины лучше.

Всё на изломе, и ни слова правды. А правда в том, что одиночество достало, и хочется оказаться рядом с единственным любимым. Кажется, с ним. И его я продолжаю любить уже два года.

Спьяну такой бред не напишу. Видимо, ночью становлюсь слегка пьяной, и мысли кружат в шальном хороводе.

Это было ночью, но зачем я с утра предложила закрыть так называемый гештальт, изъясняясь языком психотерапевтов? Или, человеческим языком, разрешить ситуацию. Мы так и не занялись сексом, хотя всё к тому шло. Почему не сейчас? Думала, он, как порядочный человек, откажется. А он согласился.

Тысячу лет не занималась сексом с чужими людьми. А он – как чужой. Изменился. Я часто писала о нём. Перечитываю старые тексты – год назад в одном из них я предлагаю ему заняться сексом, чтобы закрыть гештальт. Именно такими словами.

Срочно менять финал или оставить всё на волю мироздания?

Боль рвала меня на куски, впивалась осколками в сердце, выворачивала наизнанку. Меня словно подвесили между небом и землёй. Ветер обвевал меня, но не мог выдрать из груди изломанное сердце.

Не ворошите прошлое. Даже умерших можно выкопать из могилы. Останки уже не напоминают тех, кто жил рядом.

Чувства к живым остаются теми же. Только острее, мощнее, пронзительней. Словно не было года, трёх, пяти лет разлуки.

Самое откровенное – не поцелуи и секс. Взгляд. Вся правда всплывает на поверхность. Не готова к такой откровенности, не могу отвечать на скользкие вопросы, не отводя взгляд. Сбегаю в шутки, смеюсь невпопад. Кажется, он читает меня, как раскрытую книгу и добирается до той правды, которую я всеми силами пытаюсь скрыть.

Иногда мне кажется, боги или ещё кто вверху играют в свою неведомую игру. Бросают кости, раскидывают карты, раскручивают рулетку. И лишь иногда людские мольбы, как шальной ветер, врываются и спутывают игру, пока могущественный крупье-небожитель на миг отвернулся.

Мы шли по ночному городу, словно не было двух лет порознь. Я ещё помнила подсолнухи, подаренные им в первую мятежную весну и его взгляд. От моей дерзости не осталось и следа. Я еле поспевала за ним на тонких, как стилеты, каблуках. Под платьем ничего не было, бельё по приказу сняла ещё в кафе.

Я до сих пор любила его. Как тогда. Но не призналась бы в этом.

Внезапно он обернулся:

– Насколько тебе важна власть над собой?

Я играла во власть. Во время встреч была игрушкой, но все игры завершались после встречи. Я не думала о неигровой власти над собой. Но мне хотелось.

Пытаюсь угадать, что он хочет услышать. Близость, что была на расстоянии, исчезла, а между нами пропасть разверзла свою беззубую чёрную пасть.

В московских переулках светло даже ночью. В них не скроешься от чужих глаз. При всей моей жизни напоказ, это уже перебор. Хочется отгородиться от фонарей, светящихся окон, поминутно шаркающих шинами машин. Остаться вдвоём.

Кажусь себе ничтожной и жалкой. Кажется, он принял решение. И будущее, которое я лелеяла в фантазиях, растаяло. Он собирает мои волосы на затылке в кулак, и тянет вверх – я вытягиваюсь в струнку и растворяюсь в его глазах и руках. Это как спусковой крючок – стоит схватить меня за волосы, и можно делать со мной что угодно.

Игры на боли и страхе. Не будь их – не возбужусь. Обычный секс давно ушёл из моей жизни. Мне нужна власть надо мной. Его власть. Его рука скользит под моим платьем прямо здесь, на улице. Не отстраняюсь. Я слишком люблю публичность. Нравятся публичные сессии, когда меня почти без одежды связывают перед зрителями – а я жадно ловлю их взгляды и купаюсь во внимании.

Мы в машине. Говорить не о чем. Мы давно чужие. Он дьявольски красив. Если попаду в ад, хочу, чтобы демон, пытающий меня, хоть немного напоминал его. Вьющиеся волосы с нитками седины. Нос с горбинкой. Пронизывающий насквозь взгляд. Сумасшедший аромат – какой-то селективный парфюм с не запоминающимся названием, слившийся с запахом тела. Всегда пьянела от него.