Игорь Олен - Хеопс. Пирамида

Хеопс бросил: – Ну, так казни их, помня, ты их казнишь, не я.

Всех обезглавили. И, пока длилась казнь, царь смотрел лишь на канцлера.

Седовласый князь Дэн, единственный без парика, заметил:

– Так ты решил дела, царь, коль можно тебе так зваться? Знай, ты не правишь, только глумишься. Ты об одном и том же решаешь разно; чёрное зовёшь белым, сводишь жизнь к фарсу. Египет наш без царя. Ты в море не только телом. Но и, царь, разум твой – в море грёз. Тебе ближе души, чем дело царства, будто ты бог Осирис. Нужны мы тебе? Едва ли. Так отпусти нас! Решай строй душ с жречеством, ибо ты вместо царства занят лишь душами и гадаешь, кто прав, кто нет. Мы же не знаем ни ка, ни ба; нам глубь невнятна. Нам надо в номы, где люд в смятеньи после строительства Пути Ра, – сияет он в окоёме! Скоро, царь, жди беды.

– Царь! – вышел Джедефра и уронил вдруг мощное своё тело на мрамор пола; и ножны стукнули. – Дай сказать!

Хеопс, сев на трон, взял скипетр в одну руку.

– Дай мне помочь тебе. – Принц встал. – Я на Синае был. Пленил шейхов и захватил агентов, коих казнил ты. Мне тесно в Мемфисе. В Нубии – там раздоры. Дай, о, царь, войско! Я приведу тебе их вождей. Проклятого приведу Бсу! – он крикнул. Схенти на нём, мощном, рослом, выглядел детским, как и парик над бычьей шеей.

Видя, что Хенутсен злится, царь начал: – Сын, да пребудешь здрав… – Он сказал и умолк, задумавшись. И после начал: – Хочешь войска вести? Друг Единственный Петефхапи! Принц воевал с тобой. Может он рать возглавить?

Тронув свой искалеченный в битвах нос, тот хмыкнул: – Лучшие в моей рати там, на Синае, был Небти-Чебти, внук львиц-богинь, и Джедефра, царь, – да сражает урей твой подлых! Можно ему доверить.

Принц ждал в волнении, сжав рукоять меча.

– Слушать! – сказал Хеопс. – Коль в Нубии склоки, пусть принц идёт туда полководцем. Сам, без тебя идёт, Петефхапи. Дать указ назначения принца Командующим войск Юга.

Принц был в восторге.

Царица встала.

Хеопс скрестил крюк и бич. – Выполнен чин ваш, я угодил ему. Был ритуал Кормлений, и обсудили всё. Отбываю я… в море. Здесь мне несносно. Ибо мне кажется, что я с неба. Жил-жил, терпел ваш быт… Больше я не могу.

– Смилуйся! – возгласила знать. – Без царя мы как день без Ра! Страх, царь, в нас! Без царей смуты!

Князь Сехемхет сказал:

– Молчите. Я клянусь Сéбеком Крокодилоподобным, смеете принуждать царя? Ибо волен он не единственно в барке жить близ Ра-Кедита, но вообще уплыть – хоть на Крит, хоть в Азию. Ибо власть его и свет слов с нами всюду, где бы он ни был.

– Верно, брат, – молвил царь. – Скажу матери об особой меж нами дружбе и понимании… – И он встал. – Вам, хатии, серы, семеры, шемсу, маджаи и остальные, я скажу, что мне мил Хамуас. Он – образ Египта всех ваших дел и мыслей. Он есть душа Египта, Ка его, Ба его, его чин, и обряд, и вера. И потому-то понять его душу – значит понять Египет… Моя же душа иная… Я клянусь Ра и Птахом, что не покину барку, пока не увижу чуда, что обернёт Египет, будто плуг землю, чтоб верхнее стало нижним, чёрное – белым; также, чтоб то, что славилось, было б проклято.

– Царь! – взывал с колен Петефхапи. – Чудо? Я покорю весь мир! Крит покорю, Мегиддо! Будет ли чудо?

– Переверни Египет. – Царь зашагал из зала, маджаи следом.

В другом дворце, он, как вошёл в покой, скинул скипетр, красный венец и белый, и отшвырнул бородку, крепившуюся к челюсти. Бритоголовый, в ускх-ожерелье и в царском схенти, он ждал застыв.

Эсмэ приблизилась. И, обнявшись, молчали.

Она заплакала. – Расстаёмся?

– Нет, – возразил он. – Нет… Будем в море до смерти. Ибо, сказал я, к ним вернусь, если увижу чудо, что обернёт Египет, будто плуг землю, чтоб верхнее стало нижним, чёрное – белым, чтоб то, что славилось, было б проклято. Так я сказал им.

Эсмэ прильнула, и анх, крест жизни на её поясе, тронул его, голая её грудь вмялась в чёрную.

– Я постиг, Эсмэ, что Любовь, – вёл он, – рушит законы. Я, полюбя тебя, изменил им. А без законов, Дэн прав, мир рушится. И я в страхе жду Суд богов… О, Эсмэ! Боги ценят иное, чем мы в Египте, или всё то же? судят законом или любовью? Жизнь моя! – молвил он. – Сердце мне говорит: чтó делаю я – зло с виду, а по себе – не зло отнюдь. Нет зла в любви, не может быть. Сердце твердит мне: если любви дать волю, будет иной Египет, – истинный.

– Мне нужна жизнь и ты, – подняла взор женщина. – Жизнь нужна мне, чтоб видеть тебя, любимый!

Дверь вдруг раскрылась всей своей тяжестью чёрного древа на петлях золота. Пятился внутрь маджай с копьём.