Скайла Мади: Грех и тайны

Позади себя слышу шарканье обуви по бетонному полу и смотрю через плечо, надеясь увидеть Эмили. Вместо этого натыкаюсь на пьяного Рафа. Прежде чем отвернуться в сторону, замечаю его опухшие глаза и липкую кожу. Я не виню его за то, что он балуется выпивкой. Один из бойцов, которого перекинули через перила, был его другом и соседом по комнате. Дерьмовая ситуация, неважно с какой стороны на нее посмотреть, но, по крайней мере, это подстегнет его биться еще жестче. Если он этого не сделает и будет биться, как его друг, то он труп.

Говоря о соседях, где, черт подери, Котенок? Она отлучилась некоторое время назад, и готов поспорить на свои следующие победы, сейчас совершает очередную глупость.

Мучительное чувство вины возникает при мысли о ней и о том, как она смотрела на меня. Прошло много лет с тех пор, как я терял самообладание подобным образом. Обычно я мог управлять им и использовать в боях, но до этого у меня были проблемы с контролем гнева. Ненавижу ее за это. Очень долгое время никто не заставлял меня сходить с ума так, как она. Что я нахожу в ней такого чертовски раздражающего, но в то же время такого милого? Может быть, причина во мне. У меня всегда была тяга к потерянным существам — животным, насекомым, людям — привлекающих тем, что они не знали, куда им двигаться. Эмили потеряна. Она не замечает этого, но ее старая жизнь привязана тяжелым грузом к ее миниатюрной лодыжке. Если нас не убьют здесь внизу и мы выберемся вместе, то я хочу помочь ей найти свое истинное призвание. Думаю, до конца своей жизни я обречен драться, потому что делаю это очень давно, но Котенок может заниматься чем угодно... и я хочу помочь ей. Это меньшее, что я могу сделать после всего пережитого вместе.

Я смотрю вниз на свою побитую руку. Запекшаяся кровь покрывает порезы и ссадины, поврежденная кожа торчит, а вокруг костяшек начинают проявляться синяки. Я сжимаю кулак, и моя челюсть тоже сжимается, пока натягивается кожа, а кости болезненно ноют. Если придется драться в ближайшие несколько дней, то правая рука может меня подвести, и тогда не будет иметь значения, насколько я хорош. Слабость — это слабость, и любой боец точно знает, как использовать ее.

— В чем твоя боль? — спрашивает она, странно произнося конец предложения.

Она здесь . Я медленно оборачиваюсь. Котенок шатается и моргает гораздо дольше секунды. Она пьяная вдрызг — это очень опасное состояние, чтобы болтаться между баром и нашей комнаткой. То, что она вернулась невредимой — само по себе удивительно. Волосы, обычно аккуратно стянутые сзади, теперь взъерошенные, словно последние два часа она нервно запускала в них пальчики.

Я хмурюсь.

— Ты о чем?

— В чем... — она икает и закрывает глаза, — …твоя боль?

Ее веки тяжелеют из-за воздействия алкоголя, которого, очевидно, было слишком много. В конце концов, ей удается разлепить свои глаза.

Я поднимаю поврежденную руку.

— Немного лопнувшая кожа на костяшках. Выглядит хуже, чем ощущается.

Ее голова нетерпеливо откидывается назад.

— Я не это имела в виду.

— Я знаю.

Она хочет, чтобы я рассказал ей о своей жизни — о той боли, которую упоминал, но сейчас не время. Кроме того, мне не особо нравится пересказывать свое прошлое другим. Только моя семья знает ту душевную муку, с которой мне пришлось столкнуться... потому что она затронула нас всех.

Поняв, что я не скажу ей, Эмили вздыхает и поворачивается к своей кровати.

— Я выжрала цистерну бухла, просто чтобы собраться с духом и задать тебе этот вопрос, мудак. Меньшее, что ты можешь сделать — ответить на него.

Возможно, я на него и отвечу... когда-нибудь. Я замечаю большой комок паутины, застрявшей в ее хвостике — без паучка, к счастью для нее.

— Зачем? — спрашиваю я, шагая ближе.

Эмили замирает, ее тело каменеет, когда я протягиваю руку и вытаскиваю паутину. Ее брови, уже больше не идеально выщипанные, сходятся вместе, а губы раскрываются, испуская горячее быстрое дыхание. Я отпускаю мягкую порванную паутинку, на которую она даже не смотрит, и та падает на пол.

— Потому что ты пугаешь меня.

Она изгибает свое тело так, чтобы стоять прямо ко мне лицом. Ее плечи напряжены, а нервы на пределе. Я знаю, потому что даже воздух между нами потрескивает от напряжения. Едва ощутимо, в нескольких сантиметрах от моей, ее грудь начинает вздыматься, дышать становится сложно.

Я склоняю голову набок.

— Я пугаю тебя?

Она кивает, слегка шатаясь.

— Не всегда... иногда.