Катарина Романцова - Конгломерат

Откатываюсь на другую сторону кровати, заворачиваясь в одеяло, и сажусь. Вокруг – нелепое скопление ткани.

«Зачем ты приехал?».

Асмодей издаёт гортанный рык. Так звучит безысходность.

На пол с грохотом падает раскрытый пустой чемодан.

Снова пытаюсь синхронизировать зрение. Более успешно.

***

Звонок телефона мешает мне прикончить очередной стакан.

Кот.

«Я так и не смог уснуть, детка. Ты уже сильно пьяна?».

Язык не вяжет лыка, но трюку трезвой речи обучен каждый с подросткового возраста, хотя бы раз, прятавший от родителей следы преступления

«Ещё нет. Но уже скоро доберусь до колокольни Нотр-Дамма».

Он улыбается.

«Значит, да. Как ты себя чувствуешь?»

«В меру своих возможностей хреново… Ты не хочешь приехать ко мне в гости?».

«Однажды ты напишешь книгу, которая сделает тебя знаменитой», – Гидеон чуть переплетает наши пальцы, поглаживая внутреннюю сторону моей ладони, отчего по телу прокатывается трепет.

Первое настоящее свидание. Первые настоящие прикосновения. Первые слова, сказанные не в спешке, без страха быть непонятными или бесчестными по отношению к другим вторым половинам.

Взаимная симпатия зародилась на плодородной почве, щедро сдобренной смесью из прогнивших обломков наших предыдущих браков.

«Да, однажды, так и будет. А как насчет тебя?», – с любопытством разглядываю его через пузырьки шампанского.

«Я поеду с тобой».

«Уверен?».

Гидеон забирает у меня пластиковый бокал, делает из него глоток и, чуть прищуривается. Черты его лица заострились еще сильнее.

«Когда смотрю на тебя, то чувствую тепло, в котором готов раствориться… Будто ты обволакиваешь меня. Разве можно не следовать за этим согревающим светом? С тобой я ясно вижу, чего хочу».

Дыхание Гидеона опаляет мои губы.

Первый поцелуй стал оазисом тепла в продуваемой всеми ветрами парковой беседке.

Мы достаточно быстро съехались, и также расписались. Будто пытались обмануть жизнь в том, что это – наши первые отношения.

Я думала, что теперь всё точно будет по-другому. Не так, как с Аскольдом.

Но когда успех коснулся моей головы, это очень не понравилось Гидеону, хоть, он и не говорил об этом прямо поначалу.

Конфликты становились частыми гостями в нашем доме соразмерно росту продаж.

Чем больше людей узнавали обо мне, тем реже становились выходы. Муж жёстко контролировал перемещения, контакты и круг общения. Всё, что считалось нормой до брака, вдруг, стало недопустимым и подвергалось критике.

«Твои друзья – алкоголики, наркоманы и шлюхи».

«Значит, и я тоже?», – устало спрашивала я, прежде чем провалиться в светящийся монитор.

Гидеон обычно ничего не отвечал на это: не мог же он впрямую назвать свою жену шлюхой или алкоголичкой.

«Почему ты мне не доверяешь?».

«Я не тебе не доверяю. Я им не доверяю».

После этого в стену летел мой телефон, а какой-нибудь художник или поэт отправлялся в «чёрный список». В качестве наказания.

В такие моменты мозг сам рисовал картинку из разряда: только благоверный за порог, как я распахиваю двери и в одном исподнем прыгаю на первого попавшегося соседа.

Хлебом не корми, а корми «нижнюю чакру».

Я на 100% уверена, что Гидеон и сам все прекрасно понимал. Но, ведь, винить кого-то всегда проще, чем бороться с собственной неправотой.

Участь принятия в нашей паре была моей.

«Ты – отвратительный писатель», – однажды сказал Гидеон за ужином.

Который я, в кои-то веки, приготовила.

С тех пор «отвратительный писатель» плотно обосновался в бытовых перебранках. Подобный аргумент из уст самого дорогого человека всегда звучит громче, чем оглушительный успех и признание критиков.

Финалом истории стала пощечина, прилетевшая на последней презентации. И ещё что-то за флирт, который, как оказалось, является синонимом «вежливого общения». Но это мелочи.

***

Я смотрю на, упакованного с ног до головы в чёрное, Асмодея и все пытаюсь понять, в какой момент из простушки с огромными сережками-вишнями превратилась в светскую пропоицу, а он – в, почти что, святого отца.

Кажется, мы играли в гляделки целую вечность, а потом синхронно обернулись на шум у входной двери. Через секунду из темноты вынырнула взлохмаченная голова моего первого мужа Аскольда.

«А девочка созрела», – пробормотала я.

Асмодей озадачился не меньше моего. Может, в виски действительно бутират?

Аскольд, мой первый, и нежно любимый сестринской любовью, бывший муж оценил представившуюся картину, переступил порог спальни прямо в ботинках и облокотился на одну из стен. Что не очень понравилось патологическому чистюле Асмодею: тот поморщился.