Валерия Карих - Жена фабриканта

– Слышите? – внезапно спросил Иван. Глаза его снова смотрели на Гиммера как-то сбоку, странно и искоса.

– Я ничего не слышу. Оттуда вам и мне ничего не может быть слышно! – твердо произнес Гиммер, дотрагиваясь до руки фабриканта, – Бог мой! Да что же это такое? Милый, Иван Кузьмич! Пойдемте же домой! Там тепло, сухо. А здесь сегодня весь день, напропалую, льет дождь. Вы заметили хотя бы, что насквозь промокли? А ведь, и не заметили. Вы можете простудиться! А? Иван Кузьмич? Поедемте домой! – участливо произнес он.

Но фабрикант в ответ отрицательно покачал головой.

– Я так и думал. Прошу вас, поедемте домой! Не упрямьтесь. Прошу вас! Вам обязательно надо поехать со мной. Я без вас не уйду! Буду сидеть возле вас, пока вы здесь! Так и будем вместе мокнуть под дождем! Пойдемте же домой, – в голосе Гиммера слышалась мольба.

– Как же вы ничего не слышите, сударь? – удивленно и невнятно пробормотал в ответ фабрикант, как будто и, не слыша того, что только что сказал ему Яков Михайлович, – а почему же я ее слышу? – он растеряно поглядел на инженера.

– Это в вас горе говорит, – грустно ответил Яков Михайлович и сочувственно поглядел на него, – не она. Крепитесь!

Но фабрикант уже снова отвернулся от него, не в силах оторвать тоскующего взора от родной могилки:

– Эх, Ольга Андреевна! Ольга Андреевна! – ласково произнес он и укоризненно покачал головой, – дорогая моя! Нехорошо этак-то, с вашей стороны поступать со мной! Отзовись еще. Хотя бы разочек! Неужели, не видите, как мучаете меня? Что вы там от меня спрятались, душечка? Не бойся меня! Я укорять больше не буду. Видишь, даже он пришел к тебе! Ох! Ольга Андреевна! Нехорошо вы со мной поступаете! Не оставляйте меня здесь одного!

– Ну, вот же! Слышите? Она отвечает мне! Только не могу разобрать, что она говорит, …Может быть, вы поймете? – и фабрикант вопросительно посмотрел на Гиммера пустыми бессмысленными глазами.

– Иван Кузьмич, дорогой! Давайте-ка! Подымайтесь! Вот так. Потихоньку, полегоньку! Держитесь за меня. Я вам сейчас помогу идти! Давайте, давайте! – и Гиммер стал настойчиво подымать обмякшее тело Ивана с мокрой лавки.

– Как я устал, – прошептал Ухтомцев. Он страдающим и доверчивым взглядом посмотрел на Гиммера.

И от этого доверчивого Иванова взгляда, как будто малого ребенка, вдруг неожиданно потерявшего свою мать и не понимающего, куда он попал, у Якова Михайловича вновь со страшной силой больно защемило сердце и облилось кровью. Внутренне содрогнувшись и чувствуя непреодолимое желание что-то немедленно предпринять, чтобы облегчить невыносимые страдания Ухтомцева, Гиммер заглянул ему в глаза, и ласково, но твердо произнес:

– Держитесь! Мы уходим домой, – после чего мягким, но решительным движением взял его под локоть.

– Вы считаете, что мне надо пойти? Хорошо. Я пойду. Только ненадолго. Я должен к ней обязательно вернуться. Как вы думаете, она не обидится на меня за то, что я ушел и бросил ее одну тут… под дождем? Спать я хочу. Оля! Отпусти ты меня! Я сейчас пойду домой, потом опять к тебе приду. Хорошо, милая? – срывающимся шепотом спросил Иван еще раз у своего могильного холмика и, будто получив оттуда разрешение, как-то сразу резко обмяк в руках инженера.

Но уже бежал к ним навстречу кучер, заметив, что Гиммер почти волоком тащит Ивана Кузьмича. А тот переставляет свои ноги, как пьяный.

Вдвоем, они повели Ивана к коляске, усадили внутрь и повезли домой.

Вековые ели, и дубы глухо шумят под порывами ветра, гуляющего по бескрайной среднерусской равнине. Когда на берега полноводной реки Клязьмы, в эти глухие края и торфяные болота пришел человек? Когда он впервые вонзил свой топор в эти толстые вековые стволы непроходимой лесной чащи?

Никто и не вспомнит уже. Помнят только о том, кто это был.

В начале века появился в глухой лесной пустоши упрямый русский мужик Арсений Ухтомцев. Он был выходцем из крепкой купеческой семьи, Воршинской волости Владимирской губернии. Подкопив денег, скупил Ухтомцев за 2000 рублей серебром эти непроходимые лесные чащобы и зыбкие торфяные болота, полные комариного гнуса и овода, у владельца лесных чащоб и болот – московского графа и статского советника.

И в том же году на правом берегу Клязьмы положил Арсений Ухтомцев начало кирпичному заводу. На открытом холме, среди полей и густого векового леса, возвышалась своими луковичными маковками церковь. Вокруг нее простирались на много верст деревни, а под широким крутым обрывом величественно влекла свои воды река. Здесь и отстроил Ухтомцев себе добротный дом. Покрыл крепким тесом крышу, огородил новые деревянные хоромы высоким дубовым частоколом. Но почему-то не задержался надолго в этих местах. Оставил до поры, до времени и дом, и обширные пашни, и завод и перебрался в Москву. Где занялся более выгодной, по тем временам, торговлей хлебом и мукой, льном и посудой. Завел каменный амбар на торговых рядах Гостиного двора и встал за прилавок вместе с сыновьями.