Сётаро Ясуока: Жена ростовщика

Я помню тот день, когда впервые пошел к ростовщику. Приятель научил меня, как это делается, и я однажды вечером переступил порог лавки, расположенной в глубине квартала. Когда, поднырнув под свисавшую с навеса бамбуковую штору, я открыл решетчатую дверь, меня охватило чувство, будто я совершаю страшный грех – я стану уже не таким чистым и непорочным, каким был до этого. На моем лбу будет выжжено клеймо морального падения.

Сняв с руки часы, я положил их на массивный прилавок.

Дали пятнадцать иен. Когда я выходил из лавки, приказчик и стоявший за его спиной мальчишка-рассыльный поклонились – «спасибо»; мне показалось это очень странным.

В тот момент я никак не мог взять в толк, почему меня еще и благодарят, когда сами же дали мне деньги.

Не прошло и полугода, как я уже наловчился вести дела с ростовщиком, и теперь самоуверенно наставлял приятелей, к каким махинациям прибегать, чтобы избежать грабительских процентов, что и когда выгоднее всего закладьтать.

Недалеко от нашего дома, возле станции частной железной дороги, находилась лавка ростовщика с бетонным хранилищем.

Но, несмотря на то что эта лавка была совсем близко от нас, туда я ни разу не заходил. Больше всего я боялся, что если буду туда ходить, то мать, с которой мы жили вдвоем, обо всем узнает.

Мать делала вид, что ей невдомек, чем я занимаюсь, когда не бываю дома. Я думаю, она не догадывалась, что я не хожу в университет и все дни провожу у приятеля, который снимает комнату, и пишу удивительную.вещь, не догадывалась, что под видом экскурсии пропадаю в Есивара или Таманои [1]!… И все же время от времени она вытаскивала кое-какие предметы, в беспорядке валявшиеся на моем столе, и с невинным видом выкладывала их на видном месте. Я, правда, не знал, насколько сознательно она это делала.

В такие минуты я старался не встречаться глазами с матерью, а в душе возмущался ее поведением. Я, разумеется, понимал, что чем больше я буду злиться, тем хуже будет мне самому, и это еще сильнее раздражало меня.

В тот день на радиоприемнике в столовой было положено письмо от Г., а этому письму следовало лежать на столе в моей комнате. Г. – мой приятель, но мать его ненавидела. Я с ним уже давно не поддерживал отношений. Сколько раз говорил об этом матери – должна бы понять. Но ссориться с ней не хотелось. Начни я ее ругать, она в ответ:

– Да, в самом деле? – И все. А если дальше пойдет, то начнет нудно причитать, мол, чем я тебе не угодила с этим Г.

На этот раз я тоже незаметно положил письмо Г. в карман и поднялся в свою комнату на втором этаже, но внутри у меня все клокотало… Тут-то и возникла идея взять денег у ростовщика и куда-нибудь сходить. Пусть мать помучится от подозрений, уж это ей точно будет не по душе.

Открыв решетчатую дверь, я остолбенел.

За прилавком лицом к двери сидела женщина в кимоно, поверх которого был надет фартук. Только и всего, но мне почему-то стало не по себе, и я растерялся.

– Заходите, пожалуйста.

Сказав это, женщина неожиданно заулыбалась. И ее лицо, без всякой косметики, просияло.

– Знаете, я здесь впервые… – сказал я, испытывая какую-то неловкость. В ответ женщина, непонятно почему, сказала, все еще улыбаясь:

– Вы живете, видимо, поблизости. Так что все в порядке.

Сначала я никак не мог понять, что она имеет в виду. Может быть, воображает, что я еще ребенок, которому нечего делать у ростовщика?

Я подумал так только потому, что сам, несомненно, стремился, чтобы она видела во мне такого ребенка. Но я напрасно беспокоился. Женщина просто хотела сказать, что мы можем обойтись без формальностей, необходимых для тех, кто никогда не закладывал вещей.

Спасибо еще, что она с первого взгляда поняла, что я не какой-нибудь проходимец.

Я протянул ей толстое зимнее пальто. Как я уже говорил, выходя из дому, я был так зол, что не таясь схватил эту громоздкую вещь. Но, как я сейчас понимаю, мне все-таки было немного стыдно.

– Зимнее, – сказала женщина.

Потом расстелила пальто на коленях и, поглаживая его, сказала:

– Пальто прекрасное.

– Сколько дадите? – спросил я.

– Даже не знаю… – Женщина снова засмеялась. – Надо спросить у папаши.

Мне показалось, что она поставила меня в глупейшее положение. Если она не оценивает вещей, чего ради я так волновался. Но главное другое – меня покоробило сказанное ею слово «папаша».

Женщина встала, чтобы позвать «папашу». Из-под подола черного кимоно выглянули белоснежные носки. Не по возрасту дорогое кимоно, гораздо дороже того, что носит моя мать.