Татьяна Иванько - МилЛЕниум. Повесть о настоящем. Том 1

Но всё это я узнал гораздо позднее, а сегодня моя подруга бабушка Лариса сказала мне, пытавшемуся ретироваться от её проницательного взгляда в свою отдельную комнату:

– Знаешь, как понравиться твоей принцессе? – сказала бабушка Лариса мне, поспешившему скрыться от неё в своей комнате. – Стань самым умным, самым лучшим учеником.

Как ни удивительно, но я принял бабушкин совет сразу как руководство к действию. И стал лучшим учеником в классе. Это далось мне легко. Я всё схватывал «на лету», мне приходилось готовить дома только письменные задания, а устные я никогда не делал, всё ведь рассказывали на уроках.

Когда мы учились в седьмом классе, в школе начал организовываться, что тогда называлось, ВИА. И я оказался в первых рядах тех, кто захотел участвовать в этом. И, хотя я не учился в музыкальной школе, как другие участники группы, но оказался способным, быстро освоил гитару и, поскольку уже привык быть во всём первым, и был запевалой в школьном хоре, то и солировать тоже предложили мне. Хотя голоса у меня никакого не было никогда, я брал скорее страстью и уверенностью.

И все эти годы я не переставал смотреть на Лёлю как на богиню.

Когда я узнал, что она ходит заниматься хореографией в Дом Пионеров, я отправился туда же заниматься самбо. Наш тренер, под покровом тайны, потому что тогда это вдруг стало, запрещено, учил нас и каратэ.

Конечно, совсем уж по-рыцарски было бы прийти в Лёлин балетный кружок, тем более что мальчишек там, как обычно, не хватало. Но на это я не решился, хотя в мечтах представлял себе чуть ли не каждый день, как я стану кавалером Лёли в танце. Но я отлично осознавал, что и пальцем двинуть не смогу, не то, что танцевать, если она будет смотреть на меня, тем более, если коснётся. Поэтому я не подошёл даже к двери их балетного класса с зеркалами во все стены и чудными станками и, где царили они, похожие на маленьких белых бабочек, немного высокомерных и прелестных. Я только издали наблюдал за их беленькой стайкой, шелестящей чешками по полу по дороге из раздевалки, сразу отыскивая ЕЁ среди подруг в белых футболках и юбочках…

Я видел её и на катке зимой, мы пролезали в широкую щель в закрытых на цепь железных воротах – и так проникали на стадион «Локомотив», что был через дорогу от нашей школы, в двух кварталах от моего дома и в трёх – от Лёлиного. Она приходила с подружками, я с – друзьями. Там мы нередко развлекались тем, что гонялись за девчонками, а они с радостным визгом убегали от нас, растекаясь по льду в разные стороны.

Ещё иногда на катке включали все прожектора и музыку. Почему это делали не каждый вечер и даже не в каждые выходные, неизвестно. И это были, по-настоящему, восхитительные, почти волшебные зимние вечера, когда, залитый холодным нестерпимо ярким светом, каток казался каким-то сказочным островом, по которому мы носились на предельных скоростях, на своих видавших виды, с ободранными носами, и замотанных серой изолентой, хоккейных коньках, и сердили взрослых степенных катальщиков…

Стать фронтмэном школьного ансамбля – это был, конечно, вообще-то неубиваемый козырь в старших классах, когда по Лёле начали сохнуть все парни не только нашей параллели, но и на год старше и моложе. Тем более, что я был парень, подкованный и имел не только кассетный магнитофон и записи, но и виниловые пластинки, которыми щедро снабжал меня отец, бывавший в заграничных поездках, как сотрудник, а в последние годы, профессор кафедры Дерматовенерологии 1-го Московского института.

Я, с двенадцати или тринадцати лет, заслушивал до полной негодности «Led Zeppelin», «Scorpions», «Pink Floide», «Nazarett», а чуть позже Ника Кейва и, конечно, «Metallica», обожал я и «Sex Pistols». И наших: «Воскресение», позже «Арию», «Мастера» и «Чёрный кофе». Конечно, «Аквариум» и «Кино» я знал наизусть, но моё сердце было отдано металлу.

Всё это мы играли, собираясь на репетиции. Но на школьных вечерах исполняли то, что было позволено и предписано, впрочем, к окончанию школы было уже позволено, в общем-то, всё, что угодно. И никак это не мешало никому из нас оставаться вполне себе нормальными комсомольцами…

Девчонки начали бегать за мной: подстерегать в школьных коридорах, чтобы неожиданно натолкнуться из-за угла, улыбаться загадочно, звонить домой и молчать в трубку. Это очень приятно, это выпрямляет спину и внушает уверенность, это делает привлекательным кого угодно.

Но я не слишком гордился этими успехами. Для меня была и осталась самой лучшей девочкой на свете Лёля Гуляева. Но она-то, конечно, мне не звонила и в трубку не дышала… А я так и не мог заставить себя приблизиться к ней, сказать ей хотя бы одно слово за все десять лет школы, или хотя бы посмотреть ей в глаза.